Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков

Ожидание роста злоупотреблений со стороны врачей породили рассуждения о регламентации процедуры показаний к абортам, что, по мнению экспертов, должно было предохранить общество от «возможного произвола врачей», а самих врачей «от возможных неприятностей»[1555]. По мнению докторов, решение об абортировании должно быть принято не менее чем тремя специалистами. Беременная в письменной форме должна была дать согласие на аборт. При этом она не рассматривалась в качестве полноценного субъекта. Полагалось, что муж (при его наличии) также должен был предоставлять согласие на прерывание беременности.

Спорным был вопрос о том, где могли бы производиться аборты. Большинство высказывалось в пользу государственных родильных клиник и отделений, в которых можно наилучшим образом пресечь все злоупотребления со стороны врачей. Однако реализовать это было нелегко, так как требовало существенного расширения числа городских родильных приютов. В связи с этим высказывались мысли о допустимости производить аборты в частных клиниках, но при условии усиления государственного контроля над ними. Несмотря на то что доминирующая часть врачей рассматривали больничное пространство в качестве исключительного для производства абортов, некоторыми акушерами допускалась возможность производства операции «на дому»[1556]. Предоставляя женщинам возможность регулировать процесс деторождения, с одной стороны, предполагалось ввести государственный контроль над женской репродукцией. Сама эта идея отражала концепт «биополитики» (М. Фуко), согласно которому контроль над человеком осуществляется через медицинские структуры.

Формирование незримых элементов биополитического контроля на рубеже XIX–XX веков стало в России важнейшей новацией в области контроля и дисциплинирования женского тела. Это разбивает тезис зарубежных теоретиков о том, что биополитическая модель контроля характеризовала прежде всего западные общества[1557], а в России был недостаточно сформирован биополитический дискурс[1558]. В отношении контроля над рождаемостью российские врачи одними из первых обосновали новую модель – биополитическую, придав аборту статус прежде всего медицинской проблемы. Принципиальная разница с вовлечением абортов в сферу биополитического контроля в России состояла в том, что в США, Англии обсуждение легализации абортов взяли на себя не врачи, а представительницы феминистского сообщества (Э. Гольдман, М. Сэнгер, М. Деннет, С. Браун, М. Стоулс), вовлеченные в так называемые «абортные войны»[1559], противостоя тенденциозной мужской экспертной позиции.

В России феминистский дискурс о проблеме контроля рождаемости был встроен в медицинский, так как большинство женщин, выступавших за легализацию абортов, были врачами (М. И. Покровская, К. Н. Бронникова Л. М. Горовиц, Е. Кулишер). В то же время в отношении контроля женской репродукции им удалось предложить принципиально иную модель, основанную на личном выборе женщины, рационализации сексуальности и «свободном материнстве». Идея женской репродуктивной свободы приобрела особую актуальность в рамках деятельности известных женских организаций («Русское женское взаимно-благотворительное общество», «Союз равноправности женщин», «Женская прогрессивная партия», «Российская Лига равноправия женщин»), а также Первого Всероссийского женского съезда (1908). Российские феминистки, наравне с американскими «сестрами», открыто стали защищать право женщины самостоятельно распоряжаться своими репродуктивными способностями[1560]. Однако данный концепт не получил практической реализации, так как в меньшей степени соответствовал интересам государства, нежели модель биополитического контроля, источником которого выступали государственные и медицинские институты. Российским феминисткам, в отличие от американок, не удалось сформировать ассоциации по продвижению концепта «свободного материнства» и права женщин на самостоятельный контроль деторождений (в США в 1915 году была образована Национальная лига по контролю над рождаемостью[1561]).

Несмотря на позицию либерально настроенных врачей, выступавших за легализацию абортов, в имперский период принятие закона о декриминализации абортов и утверждение новой модели биополитического контроля над рождаемостью было затруднено по причине сильной позиции консервативного крыла (Г. Е. Рейн, Г. А. Раухфус, А. А. Редлих), настаивавшего на необходимости переключиться в пользу расширения социальной политики в области охраны материнства и младенчества. Центром инициатив стало созданное в 1913 году Всероссийское попечительство об охране материнства и младенчества. Его участники пропагандировали не столько рационализацию деторождения, сколько комплекс мер (социальная поддержка бедных матерей, организация детского питания, врачебный патронаж беременных и молодых матерей, всевозможные социальные льготы работающим матерям), которые современные социологи квалифицируют как «широкую семейную политику»[1562].