Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков

Трансформация российской семьи, участившиеся случаи развода ставили под угрозу традиционные семейные ценности. По мнению И. С. Кона, именно «рост социальной мобильности и ослабление семейных уз» актуализировали «проблему контроля за рождаемостью»[1612]. Не стоит сбрасывать со счетов важнейший фактор – процесс женской эмансипации, который наносил существенный удар по семейным ценностям и давал возможность женщине преодолеть довлевшую над ней перспективу бесконечных беременностей, родов и материнства. При этом контрацепция использовалась как эмансипированными дамами, так и вполне рядовыми дворянками, горожанками. На смену «безразличным матерям» доиндустриальной России пришли «осознанные матери», которые от своих предшественниц отличались тем, что рожали значительно реже (могли самостоятельно регулировать беременность), однако целиком и полностью отдавались заботе о своих немногочисленных детях. Кроме того, причина активного вхождения контрацептивов в повседневность российского общества была тесно связана с распространением половой свободы населения, которая была опасна внебрачными детьми и угрозой заражения венерическими заболеваниями, значительно возросшей к началу XX века.

Вхождение средств контрацепции в повседневную жизнь замужних женщин было сложным и противоречивым явлением. В массовом сознании стойко сохранялось средневековое представление о преступности предохранения от беременности, которое, наряду с «плодоизгнанием» (абортом) и детоубийством, именовалось не иначе как «душегубство». В условиях всеобщей критики контрацепции как представителями церкви, так и врачебным сообществом, низкого уровня сексуального просвещения населения любые способы предохранения воспринимались интеллигентными женщинами как нечто аморальное и омерзительное.

Однако определить, что чувствовали женщины, находясь перед сложным выбором – использовать или не использовать средства контрацепции, крайне сложно ввиду табуированности и во многом сакральности этой темы для них самих. Единственным источником, позволяющим судить об эмоциональных переживаниях женщин, являются документы личного происхождения.

Для подавляющего большинства интеллигентных женщин факт вмешательства в естественный закон репродукции был неприемлем. В связи с чем, если они решались на ограничение деторождения, то стремились перед собой, знакомыми и потенциальными чтецами их дневниковых записей найти достойное оправдание своего поведения. Исключительное «право не рожать», которое не встретило бы общественных пересудов и самобичевания, могли дать врачи. Врачебные заключения стали первым и единственным моральным объяснением для самих дворянок возможности выйти за пределы бесконечной цепи беременности, родов и материнства. Видя тяжелое физическое и духовное состояние женщин, врачи настойчиво рекомендовали воздерживаться от новых беременностей. В свою очередь, именно они становились невольными популяризаторами средств контрацепции.