Все тот же К. Дрекслер приводил весомые, как ему казалось, аргументы, которые должны были способствовать легализации контрацептивных практик. Некоторые из его доводов были в духе идей неомальтузианцев и концепции социальной селекции. Он писал, что больная женщина породит на свет больного ребенка. В конечном счете от этого проиграют все: сама женщина, чье здоровье расстроится еще более; ребенок, обремененный тяжелыми недугами; и государство, которое должно быть заинтересовано в существовании здоровых подданных. Он перечислял женские болезни, обладательницы которых в обязательном случае должны «предупреждать беременность». Среди недугов значились острое малокровие, золотуха, рак, неправильность развития таза, опухоли матки, выпадение матки, болезни почек, сердца, чахотка, венерические болезни, а также меланхолия, неврастения, ипохондрия, истерия в острой форме, эпилепсия. К. Дрекслер ссылался на Священное Писание, доказывая, что предупреждение беременности вовсе не является грехом. Российский врач был убежден, что у людей, в отличие от животных («неразумных существ»), непременно должно быть разделение между половым актом и непосредственным зачатием. Идею существования исключительно репродуктивного секса, очевидно, он не разделял. К. Дрекслер указывал, что, несмотря на публичное порицание, российский закон не предполагает никаких наказаний за использование средств, ограничивающих деторождение. По мнению врача, экономическое положение родителей должно влиять на количество детей в их семьях. Он был убежден в том, что бедные родители не в состоянии дать многочисленным детям хорошее воспитание[1613]
. К. Дрекслер лаконично заявлял: «Грех производить на свет больше детей, чем вы можете воспитать»[1614]. Таким образом, вывод известного гинеколога состоял в том, что контрацепция ни по этическим, ни по религиозным, наконец, ни по законным основаниям не может осуждаться. При этом К. Дрекслер полагал, что именно врачи должны были стать профессионалами в подборе специальных средств контрацепции для конкретных супружеских пар. Он добавлял, что деторождение не обязанность, а свободный выбор женщины. Аргументируя свой тезис, врач приводил многочисленные случаи из практики, когда к нему обращались обеспеченные, здоровые супруги, без видимых причин желающие отсрочить рождение детей: «Молодая, только что вышедшая замуж женщина решила отложить на несколько месяцев наступление беременности, так как ей предстояло продолжительное путешествие…»[1615]На страницах дневников, в личной переписке замужние дворянки охотно цитировали своих докторов, которые по тем или иным основаниям советовали женщинам отказаться от возможных беременностей. При этом содержание этих рекомендаций могло быть достаточно расплывчатым. Княжне Ирине Юсуповой, племяннице императора, врачи советовали «не иметь детей», пока организм «не окрепнет»[1616]
. А. А. Знаменская, родив пятого ребенка, сообщала: «Акушер не велел родить больше. Истощены силы»[1617]. Главным аргументом докторов являлись общая слабость здоровья женщины и ее истощение. Как зарубежные, так и отечественные врачи считали, что оптимальным перерывом между деторождениями являются три-четыре года. Однако складывалась парадоксальная ситуация. Часто врачи советовали женщинам «не рожать»[1618], при этом никак не просвещая их в этих вопросах, то ли по своей неграмотности, то ли из‐за нежелания быть обвиненными в развращении пациенток. Поэтому провинциальных дворянок удивляли подобные советы, так как для них беременность и роды были естественным, нерегулируемым процессом. «Легко сказать», – по этому поводу писала молодая мать[1619]. Врачи цитировали озадаченных пациенток: «Вам хорошо говорить, доктор, а как же мы можем помешать этому? Ведь это совершенно невозможно!»[1620] Рекомендации гинекологов для многих женщин становились спасением, надеждой на обретение личной свободы и возможностью подчинить себе природу, самостоятельно распоряжаясь собственной фертильностью. Таким образом, в вопросах использования контрацепции тесно переплеталась позиция медицинского сообщества и общественная мораль.