Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков

Выход замуж мыслился дворянской девушкой как своего рода рубеж, причем не просто отделявший друг от друга два разных этапа ее жизни, а обозначавший момент, с которого ее социальное существование обретало подлинную полноту и она как бы вступала на «предопределенный» ей жизненный путь. Девушки-невесты писали о себе: «Участь моя теперь решена и; благодаря Господа, я совершенно счастлива»[671]; «Теперь от Тетиньки Марьи Логиновны вы знаете что участь моя решена…»[672].

Замужество означало для них принципиально иную повседневность, связанную с исполнением новых обязанностей: «Это время для меня было очень тяжелое, теперь по немногу начинаю привыкать к новому образу жизни. Маминька благословила нас в Вознесение, и я с Божиею помощию буду старатся исполнять долг свой»[673].

Принятие решения о выходе замуж не было простым для дворянской девушки и сопровождалось ее душевными переживаниями: «Маша прежде была очень скучна и много плакала но теперь как уже решилась Слава Богу весела…»[674] Причина – в психологическом страхе перед «неизвестным»[675] и вместе с тем, возможно, в христианском понимании своей ответственности перед Богом. Разумеется, внутренние терзания девушки усугублялись неприятием претендента на роль жениха. В памяти 70-летней мемуаристки А. П. Керн сохранились первые впечатления, полученные ею, 16-летней девушкой, о «герое ста сражений»[676], который «восхотел посвататься»[677] за нее: «Этот доблестный генерал так мне был противен, что я не могла говорить с ним»[678].

Православное мировосприятие дворянских девушек делало необходимым родительское благословение брака. Даже взрослые женихи усматривали в благословении старших особый смысл. «Прошу вашего благословения не как пустой формальности, – обращался к родителям А. С. Пушкин, – но с внутренним убеждением, что это благословение необходимо для моего благополучия – и да будет вторая половина моего существования более для вас утешительна, чем моя печальная молодость»[679]. Мистическое значение родительского благословения становится очевидным из письма (хотя речь в нем идет о другом вопросе), адресованного взрослым сыном, поручиком[680] Михаилом Федоровичем Апыхтиным, своей матери, Ольге Михайловне Апыхтиной: «…Воля же ваша есть для меня закон, и мы… должны… доставлять вам всякое спокойствие и утешение, а иначе без Благословения вашего не будет на нас и благословения Божияго…»[681]

Родители благословляли дочерей на вступление в брак святыми иконами, обширные перечни которых обычно включались в тексты приданых росписей и могли предваряться формулой: «…а во благословение за ней дочерью своей даю вначале Божие Милосердие святые образа да приданого…»[682] Княжна Наталья Петровна Черкасская, выданная 10 мая 1760 года замуж за прапорщика лейб-гвардии Преображенского полка Степана Степановича Загряжского, получила в знак благословения от отца, генерал-лейтенанта, а позднее генерал-аншефа, и премьер-майора лейб-гвардии Конного полка князя Петра Борисовича Черкасского, образа Иверской иконы Божией Матери, Казанской иконы Божией Матери, Рождества Пресвятой богородицы, иконы Божией Матери, именуемой «Троеручица», святителя Димитрия Ростовского, мучеников и исповедников Гурия, Самона и Авива, мучеников Ермила и Стратоника, мучеников Адриана и Наталии[683]. Кашинский помещик титулярный советник Василий Борисович Суворов благословил свою дочь Наталью Васильевну, урожденную Суворову, вступившую 5 мая 1760 года в брак с кашинским помещиком капитаном Никитой Павловичем Каржядиным[684], «Образом Умиления Богоматери Образом Николая Чудотворца… Образом Макария Калязинскаго Чудотворца»[685]. При этом в приданой росписи отмечалось, что она получила благословение обоих родителей: «Благословение вкупе отчее и матернее дочери вашей Наталье Васильевне Суворовои…»[686] Другую свою дочь, Агафью Васильевну, В. Б. Суворов выдал замуж за кашинского помещика сержанта Григория Федоровича Карачинского[687] и, как видно из составленной 20 апреля 1770 года «росписи приданому», благословил «образом Знамения Богоматери… образом Тифинския (Тихвинской. – А. Б.) Богоматери… образом Богоматери всем Скорбящим радосте… образом Великомученицы Екатерины… сприкладом скрестом серебреным распятия Христова малым, образом Благоверныя княгини Анны… образом Воскресения Христова местным»[688]. Подобные перечни дают представление о наиболее почитаемых среди провинциальных дворян православных иконах – различных образах Богоматери, святых покровителей брака и семьи и местночтимых святых. Процедура благословения родителями дочери и ее жениха воспроизведена А. С. Пушкиным в наброске «Участь моя решена. Я женюсь…»:

«Позвали Наденьку; она вошла бледная, неловкая. Отец вышел и вынес образа Николая Чудотворца и Казанской Богоматери. Нас благословили»[689].