Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков

Перефразируя мемуаристку современным научным языком, речь идет о состоявшейся женской сексуальности, не подлежащей «подавлению», о котором упоминает Г. Рубин и которое в преобладающем ряде случаев в XVIII – середине XIX века воспринималось как нормативное правило даже теми дворянками, кому оно доставляло наибольшие нравственные и физические страдания. Брак, заключенный по любви вопреки желанию матери девушки, оказывался счастливым даже при его экономической несостоятельности: «Наталия Ивановна и Василий Иванович были очень добры, любили друг друга и были счастливы, хотя он и разорялся от карт, но жена все ему прощала»[772].

В ряде случаев женские письма свидетельствуют о возможности физического насилия со стороны «развратного мужа»[773], доминировавшего в семье с позиции «грубой силы». Дворянка А. Щекина часто жаловалась своему брату И. М. Моторину на супруга, с которым отчаялась найти общий язык: «…мой муженек подбил мне глаза так что нелзя было недели две издому выдти…»[774]; «А муж толко иснабжает меня ругательством да побоями денги свои последнеи взял сто рублей проживать да буянить толко иговорит что ему дела додому нет изнать ничево нехочет»[775]; «…имея свой собственной дом, не имею воли располагать им, с марта месяца живу с малютками в половине сестрицы Авдотьи Егоровны, а в свою не могу ступить одною ногою без побой и ругательств, а о пособии для пропитания моего с детьми и говорить нечего, ибо Вам известна развратная жизнь его»[776].

Однако для части дворянок эти же факторы при определенных обстоятельствах становились основой поиска собственной идентичности, обретения себя в новом качестве, самостоятельной выработки более «удачной», с их точки зрения, жизненной стратегии, в контексте которой они овладевали навыками отстаивания своих интересов и позиционирования себя не в качестве жертвы, а человека, способного справиться с ситуацией.

В целом нормативная процедура, предшествовавшая замужеству дворянки, наряду с социально-этическим аспектом, представленным обоюдной договоренностью родов о браке, провозглашением будущих мужа и жены официальными женихом и невестой, формальным введением жениха в круг родных невесты, имела еще и существенный религиозный аспект. Вся совокупность досвадебных мероприятий включалась в общий контекст повседневной духовной жизни провинциального дворянства и в круг годовых традиционных празднеств. Вместе с тем отношение к браку как к событию особо торжественному, «важному событию в жизни»[777] наиболее отчетливо проявлялось в том, что предшествовавшие его заключению благословение, сговор и обручение жениха и невесты могли быть приурочены к великим праздникам церковного года. При этом православный образ жизни, который вела дворянская девушка, в том числе и в момент своего выхода замуж, должен был придавать ее социальному существованию определенный ценностный смысл.

Наконец, в практическую организацию замужества оказывались вовлеченными фактически все ближайшие родственники девушки, особенно женская их часть. Наиболее деятельное участие принимали незамужние тетушки невесты, что для них носило, разумеется, компенсаторный характер. События, предшествовавшие вступлению в брак, показывают, что одной из форм родственного общения в среде российского провинциального дворянства было совместное проведение церковных православных праздников. Реализовывавшийся при этом в масштабах дворянской семьи принцип соборности свидетельствует о том, что замужество дворянки имело особое значение для поддержания реальной родовой общности. В данной связи выход замуж может представлять интерес не только как конкретное событие частной жизни, но и как факт дворянской сословной культуры XVIII – середины XIX века.

Замужество было сопряжено с существенными переменами в сфере поведения и мировосприятия дворянки, с принятием ею на себя новых дел и обязательств, а также с необходимостью проявления постоянной заботы о сохранении семейного согласия как одной из норм христианского общежития и вместе с тем как формы выражения материнской гендерной роли. Однако благие устремления молодых девушек зачастую наталкивались на столь же решительное отторжение со стороны новоиспеченных мужей, особенно если в намерения последних не входило что-либо менять в привычном им состоянии эмоционального и бытового эгоцентризма.