Смятение

Долго еще после этого не писала она в дневнике. Просто не могла за ручку взяться, потому как с самого начала была так уверена: стоит союзникам ступить на землю Франции, как он окажется свободен. Но ничего подобного не произошло. До сих пор полное молчание – вовсе никаких известий о нем. В то лето сердце стало подводить ее в отношении отца, приходилось отбиваться от мысли, что все эти годы его, может, и в живых не было, а от этого писать ему представлялось делом бессмысленным и зловещим. Ни о чем таком она ни с кем не делилась, даже с Полли. Каждое утро просыпалась с надеждой, которая с течением дня угасала, пока к вечеру в нее не вселялась болезненная уверенность, что отец не вернется. Одна в ночи, она постепенно привыкала к мысли, что он погиб, и плакала по нем. А потом просыпалась утром и думала, что считать так глупо и неверно, и представляла себе, как отец вдруг объявляется. Иногда ее тянуло поговорить с кем-нибудь, с Полл, к примеру, или с Арчи, только она чересчур боялась, что те ласково, по-доброму подтвердят самые худшие ее страхи, а поскольку она постепенно утвердилась во мнении, что она единственная, кто все еще верит, что отец жив, то выслушивать чьи угодно сомнения казалось ей своего рода предательством.

В то лето она потеряла работу по той совершенно основательной причине, что кузина жены епископа овдовела в первый же день вторжения и было решено, что она переедет к ним в дом, будет жить с ними, а секретарская работа позволит ей хоть чем-то заняться. Клэри ничуть не была против. Свое обещание писать Невиллу она держала.

ФАУ-1 заявились очень скоро после вторжения. В первый раз она увидела ракету, когда они с Полли вполне безмятежно пропалывали садик позади дома. Звучал сигнал воздушной тревоги, и они слышали, как в отдалении вели огонь зенитки: было похоже на звуки пробок, выходящих из бутылок. Потом они разглядели что-то похожее на очень маленький самолет, очень быстро сам собою пролетавший над головами, что было необычно.

– Он горит, – сказала Полли, и Клэри увидела пламя, рвавшееся у него из хвоста.

– Это не может быть бомбардировщик, – заметила она, – слишком маленький.

Было что-то загадочно бесчеловечное в том, как летел «самолетик», ничуть не отклоняясь от курса. Он удалился у них из виду, звук двигателей делался все тише и тише, пока совсем не пропал. Но вскоре после этого раздался грохот взрыва.

– По крайней мере одна бомба у него была, – сказала Полли.

В последовавшие дни было много беспилотников, самолетов-снарядов, как их называли, и все привыкли к их негромкому механическому реву, выучились замирать от страха в тот миг, когда двигатель смолкал, потому что это означало, что самолет-снаряд вот-вот рухнет со своей начинкой из взрывчатки.

Дорогой Невилл [писала она],