Смятение

– Я думаю, тут все как раз наоборот. По-моему, Хьюго влюбился в нее, а поскольку положение в целом было безнадежным, она решила уехать и быть вместе с Майклом, а уж тогда он не захотел оставаться здесь.

– С чего ты считаешь, что все шло именно по такому кругу?

– С того, как вел себя Хьюго, когда позвонил сюда по телефону в первый же вечер, как вернулся из Родового Гнезда. Когда я сказала ему, что она уехала, он говорил так, будто ошеломлен был.

– Записку ему она оставила.

– Разумеется, – кивнула Клэри. – Полагаю, на самом деле вся история могла быть еще ужаснее, и они оба влюбились друг в друга. Такое, должно быть, довольно часто происходит, потому как вполне хватает писателей, написавших о том в своих романах. Жаль, ее нельзя расспросить.

– Ради всего святого, не вздумай!

– Не говори глупостей. Только все это доказывает, что брак дело чрезвычайно хитрое, и тебе, Полл, надо быть особенно осторожной.

– Полагаю, если найти того, кто нужен, все будет в порядке.

– Это если. И потом, можно найти их, а ты им будешь не нужна. И потом, мужчины ищут женщин гораздо моложе.

– Мы и есть женщины, что гораздо моложе…

– Это мы сейчас…

– Наверное, было бы делом, – выговорила Полли как могла небрежно, – выйти замуж за человека намного старше, пока сама молодая.

– Луиза так и сделала, – напомнила Клэри.

Это заставило Полли умолкнуть.

В последнее время она стала замечать, что Клэри намного легче удается заставить ее замолчать: это как-то было связано с тем, что она перестала поверять ей сокровенное, – нельзя, так ей чувства подсказывали, хотя полной уверенности, почему нельзя, у нее не было. Хотя и не было ясного представления, как именно не одобрит Клэри: насмешкой, обидой, недоверием даже, – не было у нее ощущения, что она сможет вытерпеть что угодно из этого. Рассказать Клэри едва ли не значило бы все разрушить и, что ничуть не лучше, не позволило бы в реальной жизни смотреть ему в глаза. А если уж Клэри не расскажешь, значит, и никому другому не рассказать. Вот только такое утаивание породило у нее своего рода примиренческое отношение к Клэри, что как-то, она чувствовала, ослабляло связи между ними.

Потом одним утром в пятницу посреди апреля, когда Луиза все еще лежала в постели, а они с Клэри сонно поджаривали тосты для завтрака на кухне, зазвонил телефон.

– Сходи наверх, ответь. Я за тостами пригляжу, – попросила.

– Спорим, это Луизу! – крикнула Клэри сверху.

– Пятница тринадцатого, – возвестила она, ввернувшись. – Кто б сомневался.

– А что такое?

– Зоуи просит меня приехать посидеть с Джули. Ей нужно в Лондон, присмотреть за детьми ее подруги, поскольку подруга заболела или что-то там еще.

– Эллен не может справиться?

– Очевидно, у Уиллса всю неделю уши болят, она плохо спала и из сил выбилась. А меня Ноэль в субботу вечером берет с собой на читку жутко интересной пьесы в стихах, которую написал один коммунист. Он ужасно рассердится: просто терпеть не может, когда приходится менять его планы.

– А не могла бы Зоуи привезти Джули в Лондон, а наша няня помогла бы присмотреть за ней?

– Они с Луизой едут в Хаттон. Нынче ее ежемесячные выходные там. О, все это так надоело. Меня не каждый день приглашают на читку пьесы коммуниста.

– Хочешь, я с тобой поеду?

– Благодарю покорно, но нет. В конце концов, ты в прошлые выходные ездила.

Так оно и было: через неделю она навещала своего отца и Уиллса.

– О-кей, – сказала, – только у меня есть предложение. А что, если Анна? – Они уже успели побывать и поужинать в новой квартире Анны. Клэри сказала, что Полли придется сходить одной, и ее такая перспектива слегка волновала.

Анна Хейсиг была той леди, кто ненадолго стал их однокашницей в путманской школе. В конце концов они заговорили с ней, и выяснилось, что она дружелюбна и, похоже, была рада (как радуются забаве) с ними общаться. Помимо того, что Анна была иностранкой (что само по себе захватывало: никаких других иностранцев они не знали) и оставалась загадочной. Родом она была из Вены, но какое-то время жила и на Востоке, в Малайзии, где вышла замуж, – и опять, похоже, ненадолго. У них сложилось впечатление, что в ее жизни происходило много всякого, но ничто не длилось очень долго. Их восхищала ее внешность: обличье всклокоченного благородства, ее голос, тембр которого менялся с ласкающей, почти озорной доверительности, когда она рассказывала им какую-нибудь невероятную историю, на глубокий, почти глумливый баритон, когда она отрицала, что ее истории просто невероятны. «О, да-с!» – восклицала она в добродушном нетерпении в ответ на их недоверие. («Анна, наверняка все эти женщины не стали бы проделывать весь путь от Голландии до самого Куала-Лумпура, чтобы выйти замуж за первого, кто их выберет!» Однако: о, да-с!) Похоже, ей доставляло удовольствие их шокировать.

– Вы, должно быть, были очень красивы в молодости, – сказала ей как-то Клэри.

– Я была умопомрачительна, – ответила Анна. – Могла окрутить любого, кто был мне по нраву. Я была очень, очень испорченной. – И она улыбалась своим чувственным воспоминаниям.