Короче, развязкой стало то, что мисс Рейчел известила д-ра Карра, чтобы он заглянул к ним, а сама меж тем съездила в Баттл и купила ей тугие эластичные чулки, которые стали великим подспорьем. Д-р Карр осматривал ее в ее же собственной спальне, поскольку она пожаловалась мисс Рейчел, что в помещение прислуги в любую минуту могут войти мужчины, а это было бы нехорошо. Д-р Карр заметил, что ей следовало бы прийти к нему пораньше, что ей на самом деле нужна операция. Поначалу-то ее это не сильно обеспокоило, потому как она лишь значилась в списках и думать не думала, что операции делают. Но потом за дело взялась мисс Рейчел и заявила, что заплатит за операцию, вот тут она по-настоящему и испугалась, потому что за всю жизнь единственный раз была в больнице, когда умирал отец. И потом д-р Карр спросил, сколько ей лет, и, говоря ему: в июне будет пятьдесят шесть, – она вдруг извелась от стыда и угрызений совести, ведь Фрэнку она совсем не такое говорила. Когда он спросил, сказала, что ей сорок два, так того и держалась. Он ей поверил, конечно же, хотя она и утверждала, будто больше чем на десять лет моложе, чем на самом деле. Естественно, врачу она солгать не могла, однако, говоря правду ему, она вдруг почувствовала, насколько неправильно скрывать ее от Фрэнка. Она боялась, что, узнав, он не захочет на ней жениться, – даже не была уверена, предвидит ли он детей, но когда сказала, что ей сорок два, то он заметил: «Стало быть, такое впечатление, что не будет у нас бед младенческих», – сам весь раскраснелся, когда произносил это, и они заговорили о другом. Положим, она может операцию сделать в больнице и умереть, только она сначала хотела бы замуж выйти, да и не хотелось ей умирать с ложью перед мужем на устах. Так что придется признаться ему.
Он ожидал ее в помещении для прислуги – гадая, по его словам, куда это она запропастилась. Потом, только она собралась признаться, как Лиззи принесла чай, потом, пока она чашки расставила да чай разливала, он достал из кармана коричневый пакет и сказал, что это письмо от адвокатов, сообщающее, что он получил «постановление на глазок»[61], что бы это ни значило. Должно быть, как-то связано с получением развода, но не окончательно, о боже, нет. После «постановления на глазок» приходится ждать того, что юристы называют «абсолютной нормой». Вот
Она уже рот открывала, чтобы признаться, но опять ее прервал, достав маленькую коробочку, нажал кнопочку на крышке, которая подскочила, открыв кольцо с двумя, по виду, бриллиантами, не большими, само собой, такого от бриллиантов нельзя ждать, по обе стороны небольшого темного камня.
– Рубины и бриллианты, – сообщил он, – и золото в девять карат[62].
Это было настоящее обручальное кольцо, у нее дыхание перехватило, но, когда он попытался надеть его ей на палец, кольцо оказалось слишком мало и никак не шло дальше второй фаланги. «Я отдам его растянуть», – пообещал Фрэнк, но было видно, что он расстроен.
– Оно на самом деле прелестно, – сказала она. – Фрэнк, ну зачем ты? Обручальные кольца, они для леди.
– А ты и есть леди, – произнес он, – какую я хоть когда видел.
Может, оно на мизинец подойдет, предположила она, только на время, но и этого не получилось. Она попросила не убирать кольцо и, желая рассмотреть, положила его на ладонь, любуясь сверканием бриллиантиков, если их правильно поднести к свету.
– Так они, значит,
– Должно быть, дорогущие.
– Скажем, они не очень… дешевые, – произнес он тоном, в котором звучало согласие.
Она была в восторге. Не было в ее жизни ничего более ценного, чем это кольцо, до чего она хотя бы
– О, Фрэнк! – воскликнула она. – О, Фрэнк! – В глазах у нее стояли слезы, она часто и резко зашмыгала носом. – Как же я рада! Бесконечно рада. Правда-правда! – И тогда она призналась – быстро, пока он был на гребне ее признательности.
Похоже, он
– Я знал, если честно, – сказал. – Я имею в виду, что тебе, может, и не совсем столько лет, сколько ты говорила. Ни единая уважающая себя леди не назовет джентльмену свой
Он взял кольцо и положил его обратно в коробочку со словами:
– Это лишь небольшой Знак моего Почтения.