Смятение праведных

АЛИШЕР НАВОИ СМЯТЕНИЕ ПРАВЕДНЫХ

Перевод со староузбекского В. Державина

Портрет Алишера Навои.

Миниатюра Гератской школы. XV в.

О НИЗАМИ И О ХОСРОВЕ ДЕХЛАВИ

Он — царь поэтов — милостью творца
Жемчужина Гянджийского венца.

Он — благородства несравненный перл,
Он в море мыслей совершенный перл.

Его саманной комнаты покой
Благоухает мускусной рекой.

Подобен келье сердца бедный кров,
Но он вместил величье двух миров.

Светильник той мечети — небосвод,
Там солнце свет неистощимый льет.

Дверная ниша комнаты его —
Вход в Каабу, где дышит божество.

Сокровищами памяти велик
Хранитель тайн — учителя язык.

Хамсу пятью казнами назови,
Когда ее размерил Гянджеви.

Там было небо чашей весовой,
А гирею батманной — шар земной.

А всю казну, которой счета нет,
Не взвесить и не счесть за триста лет.

Он мысли на престоле красоты
Явил в словах, что как алмаз чисты,

Так он слова низал, что не людьми
А небом был он назван: «Низами».[1]

И «Да святится…» как о нем сказать,
Коль в нем самом и свет и благодать?

Хоть пятибуквен слова властелин,
Но по числу — он: тысяча один![2]

От бога имя это рождено!
А свойств у бога — тысяча одно.

«Алиф» начало имени творца,[3]
Другие буквы — блеск его венца.

Шейх Низами — он перлами словес
Наполнил мир и сундуки небес.

Когда он блеск давал словам своим,
Слова вселенной меркли перед ним.

После него Индийский всадник был
В звенящей сбруе воин полный сил.

С его калама сыпался огонь,
Как пламя был его крылатый конь.

К каким бы ни стремился рубежам,
Шум и смятенье поселялись там.

И в крае том, где мудрый строй царил,
Он сотни душ высоких полонил.

Его с индийским я сравню царем,—
Ведь Хинд прославил он своим пером.

Все пять его волшебных повестей
Живут, как пять индийских областей.

А Шейх Гянджи собрал, как властный шах,
Казну — неистощимую в веках.

Стал от него Гянджийский край богат,
Он был не только шах, но и Фархад.

Путь прорубал он, гору бед круша…
Гора — поэзия, а речь — тиша.

Душа его, как огненная печь,
И току слез печали не истечь.

Он сходит — пир свечою озарить,
Пирующих сердца испепелить.

Когда знамена над Гянджой развил,
Он, как державу, речь объединил.

В те страны, что открыл он в мире слов,
Вослед повел полки Амир Хосров.[4]

От старого гянджийского вина
Душа делийца навсегда пьяна.

Где б Низами шатер ни разбивал,
Потом делиец там же пировал.

С «Сокровищницей тайн» гянджиец был,[5]
Делиец — с «Восхождением светил».[6]

Гянджиец новым нас пленил стихом,
Делиец следовал ему во всем.

Все, что потом им подражать пошли,
К ограде сада мусор принесли.

Единственный лишь равен тем двоим,
Который, как они, — неповторим.

ОБ АБДУРРАХМАНЕ ДЖАМИ [7]