Смола

Или меня.

Но я никогда не делала того, о чем папа не просил. Я боялась заходить в сарай одна, больше всего потому, что боялась увидеть, что там внутри.

В то утро животные также завывали. Еще громче прежнего. Кажется, я даже слышала, как плачет наша лошадь.

В тот день мне было жаль не только животных. Больше всего мне было жаль маму.

В ней тоже были дырки, но не просто тонкие трещинки, которые легко зашивались иголкой и ниткой, а большие гниющие раны. Я видела их, когда она переворачивалась на матрасе. Я приносила ведро с водой и помогала ей протирать их мокрым полотенцем. Эти раны появились от того, что она постоянно лежала и сильно растолстела – так она сама объяснила мне, написав в блокноте. Он был такой маленький по сравнению с ней, а ручку в ее ладони и вовсе не было видно.

Какая же она стала огромная!

Мамино тело как-то изменилось. Оно по-другому распределялось на кровати. Оно стало рыхлым, как снег из моего медвежонка, который я еще не успела засунуть обратно. Неужели это из-за того, что я стала реже приносить ей еду? Я старалась, но это было сложно. И папа говорил, что нельзя давать ей слишком много.

Чем занимался папа, я не знала. Он вроде бы был здесь, но его не было рядом.

Хуже всего то, что мамины раны становились больше и начали болеть. Мама плакала. Тем утром она написала в блокноте, что попросила папу съездить на главный остров в аптеку и купить лекарство, которое бы помогло ранам зажить. И что-нибудь обезболивающее. Что такое «обезболивающее», я не поняла. Почему оно без боли? Мамин почерк изменился. Он уже не был таким красивым, как раньше, и предложения стали короче.

«Пусть он привезет врача. Нам срочно нужна помощь», – написала она в конце.

Это меня очень напугало, ведь папа все рассказал мне про врачей. Врачи – это те, кого нам надо опасаться больше всего. От них люди болеют. А еще они вмешиваются туда, куда не следует. И забирают людей с собой.

Они же могут забрать мою маму. Или меня! А что, если этот врач увидит меня, когда придет к маме? Тогда он точно утащит меня с собой. Сделает меня больной. Или убьет! Мне не хочется умирать.

Поэтому я не поняла, зачем мама об этом просит.

В то же время папу я тоже перестала понимать. Я вообще уже ничего не понимала. И Карл не мог мне ничем помочь, но все же хорошо, что он был рядом – мы вдвоем ничего не понимали.

Поэтому я даже не знала, чего ждать, когда папа вернется. Я видела, как он уехал по гравийной дороге и вскоре скрылся за елями. Сначала он привозил деньги и складывал их в коробочку, которая стояла у меня в контейнере. Деньги там были самые разные: бумажные с людьми, ящерицей, белкой, воробьями, рыбами и бабочками; маленькие коричневые монеты и монеты покрупнее с головой какой-то женщины, очень похожей на жену мясника.

Папа не хотел, чтобы я доставала деньги из коробки: «О них нужно заботиться так же хорошо, как о тебе, твоей сестренке и вещах».

Мне захотелось добавить: «А еще о маме в спальне и животных в сарае». Но я промолчала.

В доме у нас теперь тоже были животные. Кролики были повсюду. Не знаю, откуда они взялись – сначала ведь их было только двое. Они не разбегались, потому что мы их закрывали. Но одного мне все-таки удалось забрать к себе в контейнер. Мне повезло, что их было очень много и папа не заметил пропажи.

Иногда я думала о том, что будет, если кролики из контейнера встретятся с кроликами из леса. Захотят ли они поговорить? Я никогда не боялась диких кроликов. Правда, я немного боялась кроликов, которые жили у нас дома – уж очень их было много. Иногда они даже больше походили на диких.

Все дело было в их писке. Когда пищал один – еще ничего, но когда пищали все, это было неприятно. Шумели не только кролики, но и другие животные. Гладкие жуки, которые бегали вниз по стене и полу и хрустели, если на них наступить (я наступала на них случайно). Или блестящие сине-зеленые мухи, жужжащие над открытыми консервными банками. Бледные бабочки, хлопающие по окнам своими коричневыми крыльями. Иногда они застревали в паутине, начинали бить крыльями еще сильнее, но умирали. Маленькие и большие мыши с длинными хвостами. Кто-то постоянно пищал, жужжал или кричал. Иногда кричала мама.

Я спала в разных уголках дома. Сначала – наверху в своей маленькой комнате, пока ее не заполонили вещи. Потом – в небольшой комнате в конце дома, пока туда еще можно было пройти. Еще спала у мамы, пока в ее спальне хватало места нам обеим; внизу в гостиной, под лестницей и под дверью в мастерской. Я просто брала с собой свое одеяло.

Сейчас же я практически всегда спала вместе с Карлом в контейнере. Там было тихо. Только изредка пищали мыши. Те, которые маленькие. Они мне нравились больше всего, но ту, которая пыталась откусить кусок от моей сестренки, я так и не простила.

Обычно я спала днем. Свет был очень яркий, настолько яркий, что у меня от него болели глаза.