Смотреть и видеть. Путеводитель по искусству восприятия

Количество отражений звука в школьном дворе определило “влажность” пространства. Этот двор, по словам Лерера, был довольно влажным местом. (Не только в переносном смысле: здесь было полно луж.) Звукорежиссер может манипулировать “влажностью”, повышая или понижая ее для получения нужного эффекта. Полчаса назад, в глубине музея, мы проходили по небольшим залам с коврами на полу и гобеленами на стенах: то были “сухие” комнаты. Самые “сухие” комнаты – это звукозаписывающие студии, акустически “мертвые” комнаты с минимальной реверберацией, которые позволяют звукооператору контролировать звуковые эффекты вместо того, чтобы позволять комнате самостоятельно определять качество звука. По словам Лерера, именно благодаря “влажности” комнаты, а также типу первичных отражений и эха, которые слышит человек, “комнаты звучат как «комнаты»: поэтому ванная звучит не так, как гостиная, а та звучит не так, как кухня”. Это зависит от размера пространства, расстояния до стен, объектов внутри и поверхности этих объектов.

Несмотря на близкое знакомство с ванной и другими комнатами, я никогда не прислушивалась к такому типу шума. Тем не менее, я была готова признать, что, похоже, действительно существовал специальный звук ванной: отсюда и пение в ванной, а не, скажем, в гостиной. Мы обращаем внимание на эти звуки лишь тогда, когда они противоречат видимому. Если бы сцена на кухне сопровождалась в фильме “звуком ванной”, зрители сразу заметили бы подмену. Звукорежиссеры составляют и пополняют каталоги специфических для разных комнат звуков, и у каждого есть набор ревербераций и особые частотные характеристики. “У меня есть «пресет ванной», – сказал Лерер, – и мы накладываем голос актера…” – записанный не в ванной, а в “сухой” комнате в студии – “…на эту запись”.

Я торжественно пообещала себе послушать звуки кабинета, когда вернусь домой. Интересно, издает ли мой кабинет звуки, когда меня там нет?

Мы с Лерером неохотно пошли прочь от школьного двора. Проходя под низкими строительными лесами, я вспомнила, как Гордон услышала звук широкого навеса с помощью трости. Лерер тоже услышал перемену звука. Мы остановились и улыбнулись друг другу с видом людей, обладающих тайным знанием. Мимо прошла группка туристов. Они, похоже, не поняли, почему эти двое с восторгом смотрят на строительные леса. Когда мы приблизились к проспекту, воздух наполнился звуками: разговорами, пением птиц, шумом трейлеров и автобусов. Где-то упала металлическая труба и, с грохотом прокатившись по тротуару, остановилась.

Среди рокота и грохота, шума толпы и транспорта я с удивлением осознавала, что слышу и понимаю все, что говорит Лерер – а он понимает меня. В психологии это называется “эффектом вечеринки”: способность, которая ярче всего проявляется на шумной вечеринке – вычленять из гомона речь симпатичного человека. Мы как биологический вид делаем это мастерски. Более того, если в другом разговоре кто-либо упомянет что-либо интересное – например ваше имя или имя знакомого, – вы, как правило, сможете легко перенастроиться, будто радиоприемник.

Не до конца понятно, как мы это делаем. Однако ключ – в феномене “акустической реконструкции”, – проще говоря, в заполнении пробелов восприятия. Вы почти наверняка испытывали это на себе, хотя и не сознавали. Беседуя, вы редко находитесь в идеально тихом окружении. Как правило, другие, более громкие звуки, вторгаются в звуки речи вашего собеседника. Мы замечаем это лишь тогда, когда эти шумы полностью поглощают речь, однако большую часть времени, несмотря на шум, мы не пропускаем ни слова. Мозг самопроизвольно заполняет пробелы, восстанавливая пропущенные звуки. Мы даже не сознаем, что пропустили их.

Если вам кажется, что это звучит неправдоподобно, подумайте о слепом пятне, которое участвует в процессе, аналогичном процессу акустической реконструкции. Я имею в виду брешь в зрительном поле, которая объясняется анатомией глаза. Сетчатка на задней поверхности глаза выстлана фоторецепторами, которые преобразуют свет в электрические сигналы. Этих фоторецепторов так много, что свет, проникающий в глаз, неизбежно попадает на один из них; когда мы находимся в освещенном пространстве с открытыми глазами, мы спонтанно и очень быстро формируем изображение динамичной зрительной сцены. Но! Прямо посередине сетчатки находится дырочка. По странной прихоти анатомии она представляет собой точку выхода нервных клеток из глаза: туннель, через который покидает глаз зрительный нерв, несущий в мозг информацию. На месте отверстия, пропускающего этот кабель, нет рецепторов. Поэтому свет, попадающий на эту часть сетчатки, не замечают ни глаза, ни мозг. Всякий раз, когда мы открываем глаза, мы должны видеть перед собой небольшое черное пятно. Однако мы его не видим, потому что мозг спешит перенять эстафету. Он заполняет брешь тем, что ожидает там увидеть. Мы постоянно, не напрягаясь, выдумываем то, что видим.