Смотри, я падаю

Людей так много, что ей кажется, будто они даже внутри нее, хотя она этого и не хочет, и световые блики, что крутятся под потолком, они тоже все время у нее в голове. Такое ощущение, что мозги вытекают из черепа, что мозг сам не может понять, где ее мысли, а где все остальное, что происходит вокруг. И как она ни старается держать равновесие на танцполе, отделить ритм от басов и от синтетических ударных, ничего не получается. Но она вдруг различает руку, которая протягивает ей бутылку водки, потная рука прыгает, и она берет бутылку, теплый стакан, пьет, и совсем не крепко. И она падает, юбка задирается на живот, ноги врозь, а трусы на ней есть? Да, никто их с нее не стащил, и она чувствует на себе их взгляды. Они видят пьяную шлюху, маленькую девочку из северной страны, которая слишком много выпила и лежит на асфальте рядом с рестораном Bad Girlz. Она лежит на спине, смотрит в темное звездное небо, и вся она как вертящийся мир, выпадает из него, где-то в подкорке мысль, что ей надо домой, папа и мама очень далеко, а где я сама? Никакого порядка нет в том, что происходит. Никакого времени не существует. Как будто я смотрю один и тот же фильм снова и снова. Под разными углами съемки.

Пожалуйста.

Помогите мне.

Кто-нибудь, помогите мне.

– Get out of here, bitch[119].

Вода.

Она ее слышит. Что за вода? Море. Душ? Океан каких-то доисторических времен.

Теперь она реально боится.

Где все те, кому я нравлюсь?

Тим видит туфли Салгадо, они блестят в темноте, а он ругается.

– Этот сукин сын, он таки удрал.

– Сатанинское отродье.

Салгадо смотрит прямо сквозь стекло в двери, хмурит брови, всматривается, может, он меня увидел? Тим целится в него, кладет палец на курок, обнимает пистолет, и вдруг замечает, что Салгадо просто позирует, смотрит на свое зеркальное отражение, а вовсе не внутрь подъезда.

– Обратно в машину.

И они уходят. Исчезают в ту же сторону, откуда и пришли, и Тим слышит, как где-то на верхнем этаже открывается и закрывается дверь, разговаривают мужчина и женщина, включается свет, освещая стены из песчаника, зеленые почтовые ящики. И его пистолет, темный блестящий металл. Он должен выйти, пока они не спустились, а вдруг Салгадо и те двое вернутся, если увидят, что зажегся свет, и подумают, что он здесь, в вестибюле.

Он прячет пистолет.

Слышит, как спускаются эти двое.

Видит их. Молодая пара в джинсах и грубых башмаках для походов, экологическое поколение с запахом сигарет, которые они крутят сами. Он им кивает, идет к лестнице, вроде как направляется к кому-то в гости, а они выходят на улицу.

Свет автоматически выключается. Он предпочитает темноту.

Тени побеждают.

Он выжидает десять минут.

Крепко держит пакет с деньгами.

Потом идет к универмагу El Corte Inglés. Пересекает авеню Las Avenidas вместе с группой китайцев на пути в Pere Garau. Он пытается раствориться в группе, сделаться невидимым и считает, что ему это удалось. Пересекает улицу Calle Manacor, проходит старенькие кварталы к дому Милены, может, она там, может быть, это ее свободная ночь.

Он держится поближе к фасадам, куда не достигает свет фонарей, держит подбородок опущенным.

Подъезд Милены.

Простая дверь толстого темного дерева, много раз лакированная. Нажимает на звонок.

Ответь. Пожалуйста, будь дома.

Но она наверняка в клубе. Когда у нее свободная ночь, это она выбирает сама, лишь бы это не была пятница или суббота.

Тут все дни сразу, и ни одного по отдельности. Это ночь, которая придет и уйдет, как и все остальные до нее. Он снова жмет на звонок, у него такое чувство, что она дома, но не хочет отвечать, и он звонит в третий раз, и кто-то кричит из окна третьего этажа.

– Хватит, никого нет дома.

Но он звонит еще раз.

Она отвечает.

– Да.

– Это я. Можно мне подняться?

Она ничего не говорит.

– Ты меня слышишь?

– Слышу.

– Так впусти меня.

– Не могу.

Тим чувствует, как асфальт уплывает у него из-под ног, как он проваливается в слой теплой магмы, очищающей мясо от костей и кожи, как важно ему войти в ее дверь, почувствовать, что у него есть друг. Но друга нет.

– Ты должен уйти, – говорит она.

– У тебя там кто-то есть?

Вздох. Невозможно понять, это вздох признания или вздох разочарования. Страх тоже, она наверняка говорила с Соледад. Но какой страх? Страх невинного человека или виновного? И в чем в таком случае она может быть виновата?

– Лео спит. Я не хочу его тревожить.

Bullshit[120]. Много раз они занимались любовью так бурно, что мальчик просыпался, но это никогда раньше ее не беспокоило.

– Ты говорила с Соледад?

Она не отвечает. Тишина.

– У тебя там кто-то есть?

– Это мое личное дело. – Она отпускает кнопку, и он стоит в теплом воздухе, слышит шум города, полного мечтаний, и стремлений, и красоты. И ничего из этого не принадлежит ему, все это отнято у него, и ко всему он повернулся спиной. Ребекка. Это он ушел. Но она не пошла за ним.