- Тем же, чем и обычно занимаемся на тренировках, - отвечаю, прожевав и относительно взяв себя в руки. - Немного магии, немного эльфийского и истории.
Неверяще моргнув, Майрин хмурится и осуждающе качает головой:
- Ну ты даёшь! Поехать куда-то с таким мужчиной - и всю дорогу обсуждать с ним учебники!
- Нам не было скучно, - пожимаю я плечами.
Мне даже представить трудно, что с Шаррэлем вообще можно как-нибудь заскучать. Он столько всего знает и так потрясающе об этом рассказывает, что тем для разговоров нам, наверное, ещё лет на сто хватит. И это не считая занятий магией! А ведь можно ещё вместе путешествовать, читать, писать картины, слушать музыку, да, в конце концов, просто гулять! Когда рядом близкий человек, любое дело становится интересным.
Так или иначе, Майрин, окончательно разочаровавшись в моей неромантичной натуре, ни о чём больше не спрашивает. Часов до десяти мы молча занимаемся каждая своим делом, а потом она вдруг нарушает установившуюся тишину:
- Может, ляжем сегодня пораньше? - предлагает, взглянув в окно, за которым степенно вползает на небо полная луна, жёлтая, как новенькая золотая монетка.
Обычно мы ложимся спать часов в одиннадцать, а то и в двенадцать, но соседка и впрямь выглядит усталой, будто в прошлую ночь почти не спала.
- Если хочешь, отдыхай, я тебе не помешаю. Просто посижу тихонько с альбомом.
После долгого ночного перелёта и усиленной зубрёжки я тоже чувствую себя не особенно бодрой, но в сон, пока что, не клонит. Читать уже надоело, а вот порисовать - хочется... Но всё это вовсе не потому, что я никак не могу отделаться от мыслей о Шаррэле и его непонятном сюрпризе!
Майрин как-то обречённо вздыхает.
Поднявшись с кровати, она кладёт книгу на стол, собирает в сумку учебники и тетради для завтрашних уроков, а затем долго роется на полках шкафа. Я наблюдаю всё это краем глаза. Едва в руках оказываются альбом и карандаш, пальцы сами норовят вывести на чистом листе знакомую улыбку и ироничный прищур любимых глаз, но Май что-то никак не уляжется. Мне отчего-то не хочется, чтобы она видела, что я снова рисую Шаррэля, а потому приходится коротать время, бездумно вычерчивая абрис какого-то фантастического цветка - то ли лилии, то ли ириса.
Боковым зрением вижу, как Майрин, вздыхая, ещё дважды проходит мимо - наверное, собирается идти умываться, - и вдруг ощущаю плывущий по воздуху незнакомый приторно-сладкий привкус. Оторвавшись от альбома, недоумённо оглядываю комнату, но не могу различить даже стола - сплошные разноцветные пятна. Перед глазами всё расплывается. Моя собственная вытянутая вперёд рука двоится и троится, мерцает каким-то молочно-белым сиянием, контуры её плывут и подрагивают, не давая ничего разглядеть.
Голова кружится так, словно я на палубе корабля, угодившего в шторм.
Сердце грохочет, рвётся из сжимающейся от страха груди.
Отчаянно пытаясь хоть за что-нибудь уцепиться, слепо шарю вокруг, ищу какую-нибудь опору... Но под руками лишь качающаяся пустота. И я падаю. Лечу вниз, задыхаясь от леденящих объятий подступающей темноты.
Глава 5
Медленно-медленно всплывая к поверхности вязкой черноты, я вновь постепенно начинаю ощущать себя - своё дрожащее от слабости тело, противную тошноту и безжалостное головокружение. В ушах звенит так, что я с удовольствием бы отключилась обратно, но в сознание уже пробивается знакомый встревоженный голос:
- ... давай же!
Несмотря на вялые протестующие трепыхания, Шаррэль аккуратно поднимает меня с такой замечательной, удобной кровати и зачем-то усаживает к себе на колени, крепко поддерживая под лопатки. Что-то шепчет - ни слова не разобрать. Моя несчастная головушка, будучи оторванной от подушки, обессилено падает ему на плечо, - и меня вдруг словно разрядом молнии прошивает ни с чем не сравнимым ароматом его тела - такого горячего, вкусного, сильного. Такого близкого и желанного!
Взбудораженное встряской сознание на миг проясняется.
Сглотнув голодную вязкую слюну, я торопливо отворачиваюсь, упираюсь ладонями, пытаясь отодвинуться на безопасное расстояние, пока ещё хоть что-то соображаю, но Шаррэль с мягкой настойчивостью тянет обратно. Наши силы сейчас неравны, и он всё-таки ухитряется вернуть мою идущую кругом голову к своей шее. Не давая опять отстраниться, гладит по волосам, шепчет что-то строгое, требовательное и успокаивающее. Слыша отдельные слова, я совершенно не понимаю их смысл, потому что его кровь пульсом бьётся о мои губы, зовёт, манит, влечет…
Это в сотни раз большее искушение, чем я могу вынести, не лишившись рассудка.
Жадно прижавшись к трепещущей венке, машинально проверяю языком остроту своих увеличившихся клыков - узкие, длинные, крепкие... Шаррэлю не позавидуешь. Как же сделать так, чтобы ему не было больно? Я этого совсем не хочу! Может, если только чуть-чуть поцарапать и немного, всего одну капельку...
Все эти размышления длятся ровно столько, сколько нужно голодному вампиру, чтобы прильнуть к чужому горячему телу и точным быстрым движением впиться в подставленную шею.