– Ты как? – спросила какая-то женщина человека со сломанной ногой. Куртка на женщине еще дымилась, брови ошмалило, светлые волосы торчали клочьями, а местами спеклись коркой.
– Перелом. Жить буду.
– Это из-за меня, – пояснил Кабе.
– Я наложу шину.
Женщина пошла к рундуку на корме. Кабе огляделся. Пахло жженым волосом, старомодной одеждой и жареной человечиной. Многие держали руки в ведрах с водой, на некоторых лицах виднелись пятна обожженной кожи. Обнявшаяся парочка все еще стенала. Те, кто чувствовал себя сносно, утешали друг друга; заплаканные лица озарял мертвенный свет, отраженный от черного стекла утесов. Высоко в темно-коричневых небесах безумно мерцала новая Портиция, зловеще глядя вниз.
И это считается развлечением, подумал Кабе.
–
– Что?! – заорали на носовой части плота. – Какие пороги?
–
Кто-то истерически зарыдал.
–
–
(Конец записи.)
Кабе и Циллер глядели друг на друга в просторной, элегантно обставленной комнате, куда сквозь распахнутые балконные двери врывались золотистые лучи солнца, смягченные колышущейся завесой вечно-синей растительности снаружи. Мириады тонких игольчатых теней дрожали на кремовых плитках пола, стелились по мягким коврам с абстрактным узором, безмолвно трепетали на выпуклых боках полированных деревянных буфетов и резных комодов и на узорчатой обивке мягких диванов.
Хомомданин и челгрианин носили устройства, похожие либо на защитные шлемы сомнительной эффективности, либо на аляповатые наголовные украшения.
– Ну и видок у нас, – фыркнул Циллер.
– Наверное, поэтому люди предпочитают импланты.
Они сняли устройства. Кабе, сидевший в изящном, глубоком, хрупком с виду шезлонге для трехногих существ, отложил гарнитуру на соседний диван.
Циллер, свернувшийся на широкой кушетке, опустил свою гарнитуру на пол. Сморгнул пару раз, полез в карман за трубкой. На нем были светло-зеленые рейтузы, паховый щиток, украшенный эмалевыми вставками, и кожаный жилет, расшитый самоцветами.
– И когда это было? – спросил он.
– Примерно восемьдесят дней назад.
– Разум-Концентратор был прав. Они там все с ума посходили.
– И все же у них у всех был опыт лавового рафтинга, причем не более приятный. Я с тех пор успел проверить: из двадцати трех участников поездки все повторили заплыв. Кроме троих. – Кабе взял подушечку, затеребил бахрому. – Потому что двое испытали временную смерть тела, когда каноэ опрокинулось в лавовом потоке, а одна – одножизница, из тех, что называют себя Одноразовыми, – погибла при спуске в пещеры ледника.
– Что, совсем погибла?
– Полностью и навеки. Ее раздавило насмерть. Тело извлекли и предали погребению.
– Возраст?
– Тридцать один год. Совсем юная, по их меркам.
Циллер прикусил чубук, посмотрел куда-то за балкон. Усадьба находилась на Тирианских холмах, в Нижней Осинорси, на одной из Плит, удаленной по направлению вращения от Ксаравве. Вместе с Кабе здесь проживала человеческая семья из шестнадцати особей, включая двоих детей. Для Кабе надстроили верхний этаж. Кабе нравилась компания людей и их отпрысков, хотя он постепенно приходил к выводу, что переоценил свою любовь к общению.
Он представил челгрианского гостя десятку своих соседей и устроил ему экскурсию по дому. Из выходящих на склон окон и балконов, а также из сада на крыше открывался вид на равнины и синеющий вдали горный массив, по которому над низинными садами Нижней Осинорси текла Великая Река Масака.
Они ожидали дрона Э. Х. Терсоно, который обещал сообщить какие-то важные новости.
– Помнится, я выразил согласие с оценкой Концентратором ваших действий как совершенно безумных, – сказал Циллер, – а вы начали ответ фразой: «И все же…» – Циллер наморщил лоб. – Однако все сказанное вами после этого вроде бы превосходно согласуется с моим выводом.
– Я имел в виду, что, как бы ненавистно не было им это путешествие и несмотря на то что их никто не принуждал…
– Если не считать таких же болванов-друзей.
– …они тем не менее решили его повторить, ибо, сколь ужасным оно тогда ни казалось, они все же вынесли из него и положительные впечатления.
– Да? Это какие же? Они выжили, несмотря на крайний идиотизм решения поучаствовать в совершенно бесполезном и травматическом эксперименте? Из такого опыта нельзя почерпнуть ничего, кроме решимости никогда его не повторять. Или, по крайней мере, мысли об этом.
– Они полагали, что прошли испытание…
– И выяснили, что безумны. Это такое положительное впечатление?
– Они полагали, что состязались с природой…
– Какой еще природой? – возмутился Циллер. – Ближайший