Не выстрелы, а именно этот крик, заставил остановиться бегущих впереди трёх секачей и развернуться. Ильдар также затормозил, видя, что погоня прекратилась. Только сейчас кабаны поняли, с какой стороны летит смертельная опасность, выглядевшая в виде двух мощных источников, столь не любимого для них света, которые люди привыкли называть “фарами”. Они опустили морды и шерсть на холке, казалось, поднялась ещё выше, а огромные клыки зловеще отблёскивали на фоне темно-серых, сливающихся с ночью, силуэтов. Глаз не было видно, но никаких сомнений, в них сейчас существовало только буйство, загнав инстинкт самосохранения в глубокую яму дикой звериной души. Если ярость Хирурга не зашкаливала, то азарт вместе со злостью, придал ему и его бойцам ту безбашенность, которая бросала на подвиги многих.
– Их всего трое. За мной, пацаны. Пора заканчивать с этим зоопарком, – решительно открывая дверь, он первым вышел из машины.
Остальных не пришлось ждать и уже четыре человека стояли в боевой готовности перед капотом, держа навскидку автоматы, бросая длинные тени на своих лесных неприятелей. Кабаны бросились в свой последний бессмысленный бой без страха и упрёка. Их нападение напоминало трёх оставшихся в живых камикадзе, летевших в атаку на ощетинившийся пушками американский линкор, готовый встретить их со всеми “почестями”. Но если японские пилоты-смертники психологически уже давно, не взирая, ни на что, были готовы принять смерть, следуя кодексу самурая “бусидо”, то стремление на собственную гибель вепрей, объяснялось, лишь отсутствием каких-либо знаний об убийственной силе и моще АКМ-74. Оно и понятно, так называемый индекс мозга дикого кабана, едва доходивший до 0,2%, был сопоставим с показателем бегемота, который также не вошёл в историю животного мира, как обладатель высоких интеллектуальных способностей.
Бегущие навстречу в свете фар, кабаны стали несложными мишенями, поразить которые не составило бы больших трудностей даже для тех, кто за свою жизнь успел выпустить три-четыре обоймы, а сейчас, когда их встречали люди, проведшие немало часов с автоматом, и подавно. Это не было боём, это был хладнокровный, без малейшего намёка на нервозность и спешку, расстрел уступающего по всем статьям, как в вооружении, так и в количестве, врага. Никакой пощады, лишь циничные ухмылки на лицах.
Вепри падали, как подкошенные, но стоило только сделать попытку подняться, как сразу пару пуль, отбивая это желание, приковывали их к земле, уже навсегда. Как любой расстрел, это действие было недолгим, но с лихвой заполнило воздух безжалостным холодом, который не может определить термометр, ты ощущаешь его только своим нутром. Глухое эхо – постоянный спутник этого смертельного приговора, объявило о его окончании, разнеся весть об этом событии далеко по сторонам. Автоматы одновременно опустили стволы, уставившись в землю, снимая напряжение и отдыхая после привычно хорошо выполненной тяжёлой работы.
Четвёрка двинулась навстречу лежащим тушам с любопытством и осторожностью. Кабаны очень часто симулируют свою смерть, притворившись безжизненным куском мяса, поэтому Хирург предупредил, что расслабляться ещё рано и если уши торчат, а шерсть на загривке стоит дыбом, сразу стрелять в голову. Снова будить эхо не пришлось. Из машины вышел Башкир со своим напарником и, также, с опаской, двинулся навстречу им. Если последние три вепря, расстрелянные практически в упор, представляли собою жалкое зрелище, то из двух первых попавших под огонь с тылу и оставшихся лежать на дороге, один явно был ещё жив. Ощущая вибрацию земли от приближающихся шагов, он резко вскочил, заставив Ильдара стремительно поднять автомат, и ринулся прочь с такой прытью, что мгновенно растворился в темноте.
– Башкир, реакция уже не та? Старый стал? – голос Хирурга наполнился расслабленным весельем.
– Всё хорошо, не переживай за меня. Если я правильно посчитал, осталось два подранка, которые уже точно к нам не сунуться.
– Судя по всему, да. Как там, Боцман?
– Шашлыка хочет, – улыбнулся в ответ Ильдар.
– Скажи ему, если успеем вернуться через три часа, вырежу ему самую мякоть, позже уже будет с запашком.