“Смотрите, кто пришел!” и другие пьесы

Нюша, спустившись по лестнице, подходит к Гусеву.

Гусев. Давай счет. (Берет у нее счет, рассматривает.) Он что, и вино пил?

Нюша. А то! Два фужора красного.

Гусев. Фужера, Нюша. Держи… (Расплачивается.) В следующий раз вина ему не давай.

Нюша (В сторону Клиента). И проваливай!

Гусев. Да черт с ним, пусть посидит.

Клиент. Кофе неси… хрюша! (Хохочет.)

Нюша. Вот тебе! (Показывает кукиш.)

Гусев. Принеси ему кофе. Двойной. Да покрепче.

Барменша (Аптекарю). Так вот он сидит… Это я о муже Офелии. Ему надо было платить за гостиницу, а вы ж понимаете, какие у него отпускные, я вас умоляю. И тогда – что, как вы думаете?.. Тогда теща, душевная женщина, ставит ему в кухне раскладушку. Можете себе представить, чем это все закончилось?

Аптекарь. Они снова сошлись?

Барменша. Самарий Ильич, я надеялась, что вы более тонкий знаток женской психологии…

Аптекарь. Опять разошлись?

Барменша. Конечно! Офелия собрала рюкзачок и ушла из дома.

Аптекарь. А он?

Барменша. А он взял раскладушку и пришел сюда. Ну, и что, я его выгоню?

Аптекарь. Можно себе представить… Скажите, а роль Клавдия кому выдана?

Барменша. Нашему Петру Кузьмичу, владельцу кафе. Он же и спонсор всего представления! Что вы!.. Такой дефицит!.. А что, Самарий Ильич?

Аптекарь. Да так, ничего.

Гусев. Не вижу Офелии! Рудик, кого еще нет?

Рудик. Кроме Офелии, вся труппа в сборе! (Участникам.) Ребята, мигом!.. Освобождаем сценическое пространство!..

Сдвигают столики к стенам.

Барменша. Она таки не придет. И правильно сделает.

Гусев. Рудик, пошла работа над текстом!

Рудик. Внимание! Текст! Осве-жаем!..

Студийцы, стоя в центре зала с тетрадками в руках, замыкаются – каждый в коконе своей роли. Глаза их подергиваются поволокой, губы непроизвольно шевелятся, странный трепет овладевает чертами лица. Кто-то, сделавший выбор, всё для себя решивший, рубит пространство рукой, кто-то машет ею, как большевик на трибуне, иные раскачиваются, нащупывая тайные ритмы сценического поведения.

Аптекарь (наблюдая студийцев). Скажите, пожалуйста, совсем как в синагоге.

Пауза. Лишь неясное бормотание.

Рудик. Медитация!..

Костюмы ложатся к ногам исполнителей, они остаются в черных трико, босиком. Возникает скопище ломаных, хрупких, как бы стеклянных звуков, извлекаемых из ксилофона. Позже вступает кларнет.

Студийцы медитируют, каждый в меру своих возможностей и разумения. Все находятся во власти непроизвольных движений, вызванных нервной судорогой или лукавством, или воображением. Продвинутые движутся в полном забытье, как сомнамбулы. Слышны бормотание, всхлипы, вскрики, рыдания. Новички им подражают. Подавальщица Нюша, наблюдая всё это, разражается смехом – раз, второй… Рудик на нее шикает.

В конце медитация подчинена строгому ритму, чередованиям силы звука, приливам, отливам, и становится похожей на общий танцеобразный ритуал. (Продвинутый автор подцепил это на медитации в театральной студии Токийского университета «Васэда». Они, кстати, уверяли, что так начинать репетицию завещал Станиславский.)

Гусев. Камертон!