Смута

Неудовольствия против Лжедмитрия увеличились с приездом Марины. Он не хотел отказываться от брака, но понимал, что оскорбит русских людей, если они узнают, что Марина, осталась католичкой, однако этого нельзя было утаить от приближённых. Против восстали: Митрополит казанский – Гермоген, Архиепископ коломенский – Иоасаф91, угрожая объявить брак не законным. Гермогена заключили в монастырь в его епархии, Иоасафа неизвестно почему оставили в покое. Были недовольны и другим: свадебных гостей и родных невесты разместили в кремлевских домах купцов, духовных, и даже бояр, а иностранных царских телохранителей – в домах арбатских и чертольских священников. Спутники Марины, которым подражали казаки, отличались особой наглостью, но торговцы терпели из-за высокой прибыли. Кроме того, якобы Лжедмитрий распорядился о проведении некоего аудита имущества монастырей с тем, чтобы забрать излишки в казну для оплаты жалованья войску, готовившемуся в турский поход. Соловьёв сомневался в этом по причине передачи монастырям жалованных грамот Дмитрием и отсутствия подобного распоряжения в русских источниках. Однако он допустил, что царь потребовал “у духовенства щедрого вспоможения для наступающей войны с неверными, а это ревностным протестантам показалось отобранием имущества у монахов”. [22]

3 (13) мая 1606 года на торжественном приёме знатных ляхов в золотой палате случился скандал, когда Расстрига вернул грамоту Сигизмунда польским послам, “говоря, что она писана к какому-то Князю Димитрию, а Монарх Российский есть Цесарь, что Послы должны ехать с нею обратно к своему Государю”. [1] Пан Олесницкий возмутился, поскольку считал Лжедмитрия всем обязанным королю, который посадил его на трон. Самозванец не прогнал посла, но, велев снять с себя корону, ответил: "Необыкновенное, неслыханное дело, чтобы Венценосцы, сидя на престоле, спорили с иноземными Послами; но Король упрямством выводит меня из терпения. Ему изъяснено и доказано, что я не только Князь, не только Господарь и Царь, но и Великий Император в своих неизмеримых владениях. Сей титул дан мне Богом, и не есть одно пустое слово, как титулы иных Королей; ни Ассирийские, ни Мидийские, ниже Римские Цесари не имели действительнейшего права так именоваться. Могу ли быть доволен названием Князя и Господаря, когда мне служат не только Господари и Князья, но и Цари? Не вижу себе равного в странах полунощных; надо мною один Бог. И не все ли Монархи Европейские называют меня Императором? Для чего же Сигизмунд того не хочет? Пан Олесницкий! спрашиваю: мог ли бы ты принять на свое имя письмо, если бы в его надписи не было означено твое шляхетское достоинство?… Сигизмунд имел во мне друга и брата, какого еще не имела Республика Польская; а теперь вижу в Нем своего зложелателя". [1] Перебранка продолжалась, пока новоявленный царь не сменил гнев на милость и не смягчился. Грамоту взяли, но Лжедмитрий спросил о здоровье короля сидя, едва привстав по просьбе Олесницкого, чем унизил себя в глазах двора, разрешив сидеть вместе ляхам и россиянам. Кроме того, он разрешил ляхам жить, как им угодно, без надзора. “Царь готов удивить Европу и Азию дружбою своею к Королю, если он признает его Императором из благодарности за титул Шведского, отнятый Борисом у Сигизмунда, но возвращаемый ему Димитрием”. [1] Делами союза решили заняться после свадьбы.

Ляхи, не разделяя беспечности царя, поставили в своих дворах стражу, а Мнишеки – даже всю польскую пехоту, отмечает Платонов. "для того, чтобы веселые гости постоянными выстрелами не тревожили народа и не нарушали общего спокойствия". [17] На донос испуганного Мнишека Лжедмитрий приказал вывести на улицы стрельцов.

Москва с омерзением наблюдала за образом жизни царской четы. Лжедмитрий был ветренен и безрассуден, умышленно оскорбляя московитов. В зимней ледяной крепости, близ Вязьмы, в тридцати верстах от Москвы, участвовал в бою с телохранителями, конной польской дружиной, с боярами и дворянами. Иноземцы с царского дозволения свободно входили в наши церкви, гремя оружием, “опирались и ложились на гробы Святых”. [1] Для Марины в пост перед крещением готовили еду, отнюдь не монастырскую. Она оставалась наедине с женихом, увеселяемая музыкой, плясками и не духовными песнями. Самозванец допустил в монастырь скоморохов. Веселье в монастыре сопровождалось пирами во дворце. Жених ежедневно одаривал невесту и родных лучшими иноземными товарами. Царская и польская роскошь крайне озлобляла народ, ибо думал он о расхищении царской казны – достоянии отечества, которое переходило в руки вечных врагов России.

Ночью 7 (17) мая 1606 года невеста переехала во дворец, а на следующее утро там совершилось обручение по древнему православному обычаю. В пятницу на Николин день 8 (18) мая Марину обвенчали с Лжедмитрием и, вопреки уставу Церкви и обычаю, Марину за одно и короновали.