Смута. Том 1

— Да все уже мозоль на языке стёрли, повторяя, что Германский Рейх помогает опрокинуть самодержавие в России, но у них-то Вильгельм как правил, так и правит, — заметила Ирина Ивановна. — Союзнички, именно что. И каждый «партнёра» вокруг пальца обвести норовит. Наши «временные» наивно полагают, что рейхсхеер поможет им утвердиться, а потом тихонько уйдёт, взамен истребовав какие-нибудь концессии для Круппа с Тиссеном; ну или небольшие уступки в Прибалтике с Польшей. А они не уйдут, пока не удостоверятся, что в России пожар от Балтики до Амура.

— Так что же делать?

— То, что начали сегодня, — невозмутимо уронила Ирина Ивановна. — Брать власть. Немцев вежливо проводить. Может, и впрямь им концессии дать. Или Польшу. Пусть забирают — всё равно нам от поляков никакой прибыли, одни восстания. Да и то сказать… если я правильно понимаю, что говорят товарищи Старик и Лев, что пишет товарищ Благоев, то скоро все границы никакого значения иметь не будут — когда победит всемирная пролетарская революция и власть повсюду на земле возьмут рабочие с крестьянами. Зачем им рубежи? И какая тогда разница, «чья Польша»? Ни поляк на русского волком смотреть не будет, ни русский на поляка.

— Верно! Как это верно, да! — комиссар взирал на Ирину Ивановну с искренним восхищением. — Точно так! Так оно и будет!..

— У пролетария ведь нет отечества, — пояснила товарищ Шульц. — Отечество ему — весь земной шар. Нечего терять пролетарию, кроме своих цепей, и нет ему нужды считаться кровью, кто тут русский, кто немец, кто поляк, а кто француз. Всем вместе подняться надо, гнёт вековой скинуть… Но это, товарищ Михаил, ещё не сейчас. Пока что нам победить надо. Здесь, в Петербурге. И мы победим!

— Победим! Непременно! — горячо поддержал комиссар. И, словно в растерянности после такой горячей речи, завертел головой, будто ему невыносимо жал воротник: — Но что же делать? У нас приказ — удерживать станцию…

— Мы и удерживаем, — усмехнулась Ирина Ивановна. — Как видите, бескровно и без особых усилий. А с этими немцами мы договоримся. Вот увидите.

— Но… но… мы-то здесь сидим, а другие…

— А вы оставьте тут проверенных бойцов, — посоветовала товарищ Ирина. — Вот этот ваш десяток. А с остальными — поедем к Таврическому. Там сейчас будут главные события…

Сказано — сделано. Десяток солдат и впрямь остался на телефонной станции — немец-гауптман лишь кивнул; правда, Ирине Ивановне он подмигнул при этом очень понимающе.

Загрузились в кузова. Завели моторы.

Невский, против всех ожиданий, был не пуст и не тих. Тротуары заполняли толпы; прямо из окон в народ кто-то кидал охапки листовок. Немцев почти не было видно — а где они и имелись, то в происходящее никак не вмешивались.

У Аничкова моста громоздились мешки и брёвна разобранной баррикады; у стены дворца Белосельских-Белозерских до сих пор уныло торчал желтовато-ржавый остов сгоревшего «мариенвагена», стены обильно побиты пулями.

— Здесь, кстати, рота кадет-александровцев стояла, — заметил Жадов. — Крепко держались, хоть и мальчишки сопливые… не удалось прорваться, даже немцы не смогли, кровью умылись…

Ирина Ивановна холодно кивнула.

— Я очень надеюсь, что они теперь уже разбежались по домам. К родителям.

— Не знаю, не знаю… — проворчал комиссар. — Уж больно твёрдо стояли. Такие не разбегутся. Жалко дураков, пропадут ведь, окажутся на пути у мировой революции…

— Жалко, — сухо проронила товарищ Шульц. — Но прогресс не остановить! Малой кровью сегодня мы предотвратим великую кровь завтра. Не думайте, что вы меня этим смутите, товарищ комиссар.

— Помилуйте, товарищ Ирина! — заторопился Жадов. — И в мыслях не держал!

Она кивнула.

— Подумаем об этом после. Пока что, — она усмехнуась, — пришла пора сказать: «Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время!»

— Именно! Именно кончилось!

Грузовики отряда едва пробились через заполненную народом Знаменскую площадь. Всюду — красные знамёна, растянуты транспаранты: «Вся власть Петросовѣту!», смешанные с ещё старыми «Долой самодержавіе!»; кучка немецких солдат застыла у входа в Николаевский, ныне Московский, вокзал, но непохоже было, что они что-то пытались охранять. Да и их толпа словно не замечала.

Рядом с немецкими солдатами стояли и другие, в русских долгополых шинелях, но по виду — никак не возрастные мужички третьей очереди из запасных полков; нет, спокойные, сосредоточенные, сдержанные бойцы при английских «льюисах». С немцами они обменивались короткими понимающими взглядами.

Грузовики комиссара Жадова оставили позади вокзал, понеслись по Суворовскому проспекту. Хотя, конечно, «понеслись» — громко сказано: к Таврическому дворцу торопился сейчас и стар и млад.

— Кончаем «временных»!

— Долой!

— Да здравствует революция! — надрывным фальцетом выкрикивал какой-то бледный юноша в приличном пальто, вскарабкавшись до середины фонарного столба.

Ирина Ивановна отвернулась. Пальцы сильнее сжались на рукояти «люгера».

Возле Таврического сада и его оранжерей слышалась, однако, частая стрельба. Громкая россыпь винтовочных выстрелов, перемежающаяся пулемётными очередями.