— Но не раньше, чем непоправимое случится, — шепнула она, походя ближе. — Страшно мне, Фёдор, молюсь — а ответа нет. Словно отвернулись все от нас, словно оставили силы небесные своим заступничеством…
— Не может быть! — вырвалось у Фёдора горячее. — Не оставит нас Царица Небесная, никогда не оставит!
Карта г. Витебска, 1915 г. (фрагмент).
А сам вдруг подумал — но ведь
И всё их с Ниткиным и Двумя Мишенями послезнание не помогало. От советов отмахивались, предостережений не слушали. И даже опекун Пети Ниткина, его двоюродный дядя, настоящий генерал, благодушно внимал поневоле отвлечённым Петиным построениям, но, разумеется, в делах своих не принимал их во внимание ни на йоту.
И вот они всё равно отступают, с безумной надеждой, что сумеют вернуться.
Татьяна вдруг замолчала, с удивлением воззрилась на Фёдора; да так, что ему стало не по себе.
— Что-то вы знаете, милый Фёдор, — прошептала она. — Что-то совершенно ужасное. Не ведаю, что это, и изведать боюсь… но тьма, тьма там адская.
Она дрожала.
— Кары, кары Господни!..
Тонкие скульптурные пальцы поспешно схватили обёрнутый сафьяном молитвослов, прижали к груди.
Фёдор невольно потянулся, с одной мыслью — прикрыть эти мраморные пальчики, защитить, уберечь; и, опять же, в эти моменты он совершенно не думал о Лизе.
И он накрыл их своими. Пальцы её не отдёрнулись, остались, даже сплелись неуловимым движением с его собственными.
Татьяна замерла, глаза широко раскрылись… И тут дверь санитарного вагона распахнулась, ввалились сразу двое — знакомый фельдшер Михеич тщетно пытался не пустить какого-то здоровяка в чекмене казачьего императорского конвоя.
— Куды прёшь, орясина, увечные тут!..
— Да тихо ты, борода нестроевая!.. Ваше императорское высочество, государь и ваш батюшка, наследник-цесаревич, изволили требовать вас немедля к ним!..
Федя замер, поражённый громом. Или шрапнельной пулей.
Ваше Императорское Высочество.
Боже, Господи Боже Сил, как же он так опростоволосился, как он мог не узнать — хотя обязан был! — её императорское высочество великую княжну Татьяну Николаевну?..
Он с ужасом воззрился на собственные ладони. Как он дерзнул?!.. И что теперь будет?!..
— Хорошо. — Великая княжна низко-низко потупилась. На Фёдора она тоже не глядела. — Передайте государю и батюшке, что я немедленно буду.
И пошла прочь, поплыла, медленно-медленно, словно ожидая, что её окликнут, остановят — хотя зачем, почему и для чего?..
А у Фёдора только вырвалось:
— Виноват, ваше императорское высочество! Покорнейше прошу простить!..
Жалкие, мёртвые, напыщенные слова, словно наколотые на иголку собирателя выцветшие бабочки в энтомологическом кабинете.
Татьяна не обернулась. Да и чего ей оборачиваться на обнаглевшего кадета, осмелившегося вот так запросто касаться Её!..
Нет, теоретически они могли бы встретиться на балу, на выпускном балу корпуса — старшая сестра Татьяны, великая княжна Ольга, танцевала у александровцев в прошлом году, и тогда, быть может, — но не так же!..
От ужаса бедный кадет совсем позабыл, что сама великая княжна тщательно блюла инкогнито.
И так застыл, потрясённый, не в силах лежать, но не в силах и двинуться, казалось, предложи ему отделить сейчас душу от бренной плоти — согласился бы не раздумывая, чтобы только полететь бы этой душой следом, оправдаться, объясниться, сказать, что он не хотел, что он не таков, что он… что он…
Собственно, Фёдор и сам не знал, чего именно он «не хотел».
Она ж теперь ко мне и не подойдёт небось, думал он покаянно. Мыслимое ли дело — великую княжну за руки хватать, словно сенную девку!.. Ох, ох, как же он не догадался, как же не увидал ничего?..
Хотелось исчезнуть, раз и навсегда, расточиться и растаять. Чтобы не видели, не слышали и сама память о нём бы исчезла.
Так он и застыл, пока не впал в благословенное забытьё; но и сон Фёдора был тяжек, полон смутных, но грозных видений.