Смута

Природа, забытая человеком, жила одиноко, прекрасная и совершенная. Являлись на поля цветы, бушевали на ветрах леса. Птицы свистами наряжали рощи. Болота кишели жизнью, озера все призадумывались, все манили небо, и плели свои алмазные нити невидимые паучки.

Вываливались из гнезд птенцы, молодые стрижи учились не бояться высей. Торжество боровиков сменялось нашествием опят. Пепел трепетал на сгоревшем кипрее. И вот уж леса молчали, и один только мох зеленел изумрудно, и от этой бесконечной детскости чернота деревьев зияла, как пропасть. И тогда все травы, деревья, люди, земля, небо начинали ждать белых, глубоких, бесконечных снегов.

70

1 октября 1609 года Сигизмунд III Ваза, король польский, прибыл в лагерь под Смоленском, на высокий берег Днепра.

Короля на два дня опередил литовский канцлер Лев Сапега, у которого вместе с Янушем Острожским было 530 гусар, 650 казаков, 550 пехотинцев. Канцлер был убежден: Смоленск встретит короля хлебом-солью, он спешил приготовить торжество. Надежды эти не были пустыми. Смоленские уезды поддались на льстивые сказки Гонсевского, присягнули королю почти с полным единодушием.

В Смоленске было двести пушек и пять тысяч стрельцов. Но ради чего, ради кого терпеть пожары, голод, если московский царь неспособен к управлению страной, когда самого государства не существует, ибо хозяева в нем бродяги.

Сапегу смоляне, однако, даже к посаду не подпустили. На другой день пришел к городу во главе королевской армии коронный гетман Речи Посполитой Станислав Жолкевский. Армия состояла из 4690 гусар, 4500 пехотинцев, 1300 литовских татар и тридцати пушек.

Король за версту от лагеря пересел из кареты в седло, но не позволил себе ничего боевого в одежде. Любовался рекой, могучими стенами города, куполами церквей.

Жолкевский встретил государя вопросом:

– Я еще в Минске спрашивал ваше величество: что убеждает вас в успехе задуманного предприятия? Вас очень торопил сюда литовский канцлер, он прибыл раньше нас, но я не вижу крестного хода, встречающего ваше величество. Я вижу, как поводят жерлами пушки на стенах. Кстати, высота их равна семи русским саженям.

– Пан гетман, я заготовил для воеводы Шеина и для граждан города ясные, милостивые универсалы. Отправьте их в Смоленск, и подождем ответа. Гонсевский мне писал: московские бояре желают видеть на престоле моего сына Владислава.

– Ваше величество, у Шеина солдат меньше, чем у нас, но у него всемеро больше пушек. За стенами города укрылись крестьяне… Мне называли, что их семьдесят тысяч, сто, сто двадцать. Большинство из них поднимутся на стены. На стенах сражаться много проще, чем под стенами.

– Я помолюсь за мое рыцарство, – сказал король, и Жолкевский оставил его, косясь на отцов-иезуитов, со смиренным молчанием стоявших в стороне. Уходя, он слышал, как король поделился с кем-то наблюдением: – Природа здесь напомнила мне окрестности Грипсхольма.

Сорок три года тому назад шведская принцесса Екатерина, дочь польского короля Сигизмунда I, жена Юхана Вазы, брата короля Эрика XIV, родила в Грипсхольме своего первенца. Детство началось с заключения в замке. Но через два года, в 1568 году, по смерти Эрика, сын его Густав был отстранен от престола, который достался Юхану.

Пращурам Сигизмунда Швеция была обязана свободой. Его дед по материнской линии Густав Эриксон Ваза происходил из рода Стуре. Регент Стен Стуре поднял народ на угнетателей-датчан. В битве при Брункеберге Густав Эриксон нес шведское знамя. Датский король Христиан II был разбит, но через два года, в 1520 году, устроил шведам стокгольмскую кровавую баню. Отец Густава, рыцарь Эрик Иогансон, был казнен вместе со Стеном Стуре. Густава в Швеции в то время не было, его отправили заложником во время переговоров после Брункеберга, но затем он был объявлен пленником, претерпел заточение в замке Колё, бежал в Любек и вернулся на родину уже после стокгольмской кровавой бани, в декабре 1520 года. Он поднял на датчан шведский народ, но военные победы одержал с помощью наемной армии, присланной из Любека. Через три года на сейме в Стренгнезе Густав был избран королем. Он освободил Швецию от тягостного союза с Ганзой, основал военный флот, утвердил границы государства и в 1544 году, на сейме в Вестеросе, за эти великие заслуги получил право на передачу короны наследникам.

Начавший жизнь с ареста Сигизмунд уже в двадцать один год стал польским королем. Это произошло в 1587 году, а по смерти отца, в 1592 году, он унаследовал корону Швеции. Два венца на одной голове не уместились. Потеряна была родовая, шведская, в 1599 году.

Дед Густав ради финансовых выгод ввел реформацию – церковные богатства перекочевали в государственную казну. Внук, воспитанный католичкой матерью, опекаемый иезуитами, попытался вернуть в Швецию католичество и потерпел полное поражение.

Теперь Сигизмунд искал для себя шапку Мономаха. Ему очень хотелось увидеть сон: три короны, возложенные на его голову. Сон не приходил, но явь обнадеживала. Завтра вступить в Смоленск, через две недели в Москву, а там и до Стокгольма рукой подать.