Смутные годы

Всадники снова пришпорили коней, широкой лавиной устремились к перелеску, проскочили его и выметнулись на большое поле. Здесь псари спустили с поводков собак, и те рванулись к лесу – на звуки трещоток и крики загонщиков.

– Ату, ату-у! – пронзительно взвизгнул Димитрий и бросил за собаками своего жеребца. Порывом ветра у него сорвало с головы мурмонку[81], но он даже не заметил это, лишь сильнее вонзил шпоры в бока скакуну…

А вдали, у подлеска, гончие накрыли первого оленя: они остановили его, повисли на нём гирляндой.

Первым к ним подлетел самозванец и спрыгнул с коня.

Обречённое животное не сопротивлялось. Широко расставив ноги, олень стоял неподвижно, едва дышал под тяжестью тел. Большие тёмные глаза его тупо уставились в землю, куда его гнул здоровенный пёс, мёртвой хваткой вцепившийся ему в горло.

И Пожарский увидел, как на солнце сверкнула сталь: клинок царя пронзил насквозь оленя.

На траву и собак фонтанчиком брызнула кровь.

Царь же в каком-то экстазе самозабвенно нанёс ещё удар, за ним другой и третий, по уже замертво упавшему животному… От возбуждения у него раздувались ноздри большого утиного носа, слегка дрожали руки и бегали глазки, круглые, маленькие…

Со всех сторон царя окружила его свита.

Рядом, из подлеска, выскочили ещё два оленя и сразу угодили под ружейные выстрелы.

А вон, далеко в стороне, на опушку выбежал огромный лось с развесистыми рогами. Изящной танцующей иноходью он сунулся было на поле, но учуял собак, повернул назад и скрылся в чаще. То тут, то там из кустов шариками выкатывались зайцы. За ними с визгом бросались собаки, веселясь, гонялись и охотники…

Наконец азарт у всех начал спадать.

И Димитрий снова затрубил в рог, подавая сигнал отбоя загону. И над полем, по рядам охотников пронеслась команда: «Назад, к шатра-ам!»

Кавалькада всадников шагом двинулась обратно к царскому двору. На опушке леса остались только псари и холопы. Они отлавливали собак и собирали добычу.

Тем временем егеря подвезли и освежевали оленей. Вскоре над шатрами поплыл ароматный дух жаркого. К столу стали подавать водку и вино, фляги с которым едва успевали открывать холопы.

В разгар шумного застолья Димитрий поднялся с места и крикнул:

– Господа, прошу на потеху!..

Пошатываясь, он вылез из-за стола и двинулся к высокой деревянной загородке на лужайке царского двора. Все возбуждённо загалдели и последовали за ним. А он забрался на помост и уселся в кресло. Туда же, на помост, полезли его ближние. Рядом с ним встали его бояре Михайло Нагой и Пётр Басманов, сбоку пристроились Бучинский и Ванька Хворостинин. Вокруг помоста столпились все остальные придворные, атаманы и гусары.

По другую же сторону загородки в клетках сидели два огромных бурых медведя. Там же прохаживались и поглядывали на ловчего здоровенные мужики. И когда тот махнул им рукой, они стали гонять одного медведя, подкалывая его сквозь решётку остро отточенными палками. Зверь заметался по тесной клетке, пытаясь ускользнуть от ударов. Не находя нигде укрытия, он взревел, сел на задницу и стал отмахиваться от мужиков лапами. Мужики распалились, забегали, норовя уколоть его в уязвимое место. И медведь с рёвом завертелся волчком, окрашивая кровью пол клетки.

– Готово, боярин! – доложил ловчий Михаилу Нагому.

Тот подал знак, и ловчий протрубил в рожок.

Тотчас открылась дверь загородки, и в неё вступил боец в стёганом армяке из плотного сукна и в такой же стёганой шапке; она полностью закрывала ему затылок. В одной руке он сжимал рогатину, на другую была натянута рукавица из толстой лосиной кожи в виде громадной шишки. Тёмное загорелое лицо, большой, с горбинкой нос и короткая курчавая бородка выдавали в нём решительного и смелого бойца. Он потряс в воздухе рогатиной и что-то нечленораздельно прокричал. В ответ завопили казаки и гусары, подбадривая его.

Ловчий протрубил второй раз. И мужики по его сигналу вышибли у клетки задвижку, открыли дверцу, стали шуровать палками в клетке, выгонять зверя на площадку, где находился боец. Медведь взревел, отбиваясь от них, не желая выходить. Мужики закричали, неистово забарабанили палками по решётке. Зверь не выдержал такого натиска, выкатился огромным бурым комком из клетки и настороженно замер, чуя кругом враждебные запахи.

– Убей его, убей! – закричал Димитрий бойцу…

Тот кивком головы поклонился ему, выставил вперёд рогатину и двинулся на медведя, мягко ступая на землю, готовый в любое мгновение отскочить в сторону.

Медведь уставился на него маленькими глазками и, предупреждая, сдержанно рыкнул. Но боец не остановился. Медведь рыкнул второй раз, сорвался с места и кинулся на него. Боец ловко увернулся от него и ударил рогатиной в его толстый жирный зад, исколотый мужиками. Зверь как-то странно хрюкнул, словно его пощекотали, быстро развернулся и снова ринулся в атаку…

На этот раз боец нанёс ему удар по голове, отпрыгнул в сторону, почувствовав, что рогатина отскочила от черепа зверя, как от железного щита.