Смутные годы

Гетман же, подъехав к ротмистру, поздоровался с ним и его гусарами. Затем он подъехал к карете, спрыгнул с коня. Бросив повод поручику, он встал у дверцы кареты, ожидая появления короля.

Дверца кареты распахнулась. Но король не вышел из кареты, а из её глубины послышался его голос: «Пан Карол! Прошу вас сюда! Ко мне! Нам надо поговорить!»

– Слушаюсь, ваше величество! – отозвался Ходкевич. Он живо поднялся в карету и сел на указанное ему место напротив короля, рядом с его секретарём Яном Соколинским.

Сигизмунд попросил секретаря оставить их наедине. И тот, покинув карету, пересел на коня.

Карета, с сопровождающими её придворными и всадниками гетмана, двинулась дальше.

Бросив взгляд на гетмана, Сигизмунд благожелательно улыбнулся ему.

Он, по характеру замкнутый и неразговорчивый, обладал располагающей улыбкой. Но улыбался он редко. И его почитатели, счастливцы, ловили эти редкие моменты, когда король, улыбнувшись, так проявлял им свою благосклонность.

Ему, Сигизмунду, нравился вот этот громадного роста человек, сейчас сидевший напротив него… Светлые волосы, густые и волнистые, и брови, слегка вразлёт, тоже светлые и густые, высокий лоб и нос прямой, и подбородок волевой. Густая курчавая бородка, как у московитов, но подстрижена короче. И кончики усов закрученные вверх. Худощавое лицо, широк в плечах, а взгляд открытый: умного и порядочного человека, которому нечего скрывать…

Они помолчали. С чего-то надо было начать разговор. Об этой встрече они договорились заранее. Правда, они собирались встретиться в Орше. Но Ходкевич туда опоздал и только вот так перехватил короля уже на дороге.

Сигизмунд заговорил первым.

– Ещё в апреле я писал вам, пан гетман, чтобы вы собирались с лифляндским войском в Москву, – напомнил он Ходкевичу.

В его голосе прозвучал упрёк: что вот, мол, сейчас уже середина лета, а дело с походом даже не начиналось.

– Ваше величество, всё это время я и набирал солдат для этого похода! – ответил Ходкевич.

И он стал оправдываться, из-за чего произошла задержка с набором войска. У него были, вообще-то, натянутые отношения с королём. И он не горел желанием идти к Москве, на помощь тому же Гонсевскому… Старая неприязнь их, литовцев, с поляками проявлялась и вот так, в таких ситуациях, когда предстояло что-то сделать совместными усилиями. После Люблинской унии это обострилось сильнее… Об этом, унии, он помнил всегда. О ней напоминал ему в своё время, когда был жив, и его отец, Ян Иеронимович Ходкевич, виленский каштелян и великий маршал Литовского княжества. Тот и Радзивиллы бежали тогда со съезда в Люблине 28 мая 1569 года, на котором была принята уния. Бежали от национального позора, во что вылилась эта уния… Поляки, говоря откровенно, обманули их при объединении в единое государство, Речь Посполиту… Польша разваливалась от шляхетского произвола, самовластных олигархов, безответственных крикунов сейма, ежегодных войн, разоряющих страну. И расходов, огромных, на армию, чтобы сдерживать соседей, которых она же сама, нападая на них, натравливала на себя… А тут ещё, завоевав Ливонию, она наградила ею, по унии, Литву. Так они, литовские князья, получили тяжкую борьбу со шведами и Московией, имевших на Ливонию тоже свои виды; получили они и язвы Польши: раздор между своими, литовцами, огромные расходы на войну и ещё многое другое… Сама же Польша, по этой унии, записала за собой Киев, Волынь, Подляхию, Брацлав – богатые земли. Но эти земли Литва считала своими, там проживали многие литовские землевладельцы…

И отец рассказал как-то ему, Каролу, что когда он был в посольстве в Москве, то Иван Грозный съязвил об этой унии на приёме посольства.

– Эта уния произошла не сегодня! – засмеялся Грозный. – Она совершилась лет сто двадцать назад!..

Это прошлое, но им жила и сегодняшняя Речь Посполита…

Через три года после Люблина умер седьмого июля 1572 года король Сигизмунд Август… И вот уже они, Ян Иеронимович Ходкевич и Миколай Кристоф Радзивилл, по прозвищу Сиротка[89], враждовавшие литовские вожди, объединились… О чём-то уже шушукаются на съездах сенаторов… Затем последовали их тайные встречи в лесу, в кругу единомышленников… Литовцы намеревались вернуть потерянное в унии… Они составили партию тех, кто хотел посадить на зияющий пустотой польский трон Максимилиана, сына австрийского цесаря[90]… И Миколай Радзивилл, в то время литовский надворный маршалок[91], на встрече с императорским послом просил передать австрийскому цесарю, что многие в Польше и Литве хотели бы видеть его сына Максимилиана на польском троне. Но с условием, что тот женится на наследнице трона, Анне Ягеллоновне.

– Это требование сейма!.. Да, неприятный балласт! – соглашался он, что невеста не первой свежести. – Зато она ещё девица! – вскричал он, открывая тайну, что королева, сорока восьми лет, ещё девственница, сохранила чистоту тела и души при развратном дворе своего старшего брата, короля Сигизмунда Августа. – К тому же Польское королевство со всеми его выгодами – стоит того!..