Смутные времена Лепрозория (СИ)

— Ты же знаешь, радость моя, — он щелкнул пальцами, и кольца на ладонях Ясинэ взмыли вверх и перелетели к нему, оставшись парить над ларцом, над самым сердцем.

— Нет, — Ева, пятясь, обвела испуганным взглядом кошек и тяжело вздохнула.

— Я так долго ждал тебя, — почти умоляя, прошептал Самсавеил и шагнул к ней.

Ева остановила его взглядом, стоило только ему занести ногу для шага еще раз.

— Отпусти меня, — потребовала она, сжимая в белоснежных руках такой же белоснежный веер, подвязанный к поясу.

— Но я люблю тебя, радость моя, я хочу быть с тобой, — Самсавеил непонимающе вскинул брови.

— Я люблю не тебя, — прошипела сквозь зубы Ева.

Проследовав за ее взглядом, вскользь брошенном по рядам шисаи, Самсавеил безошибочно нашел Адама. И поманил его пальцем.

Адам, прижав звериные уши к голове, медленно подошел к Самсавеилу и Еве.

— Ты ничего не поняла, радость моя. Ты принадлежишь мне, ты предначертана мне, ты предназначена мне. И никому больше. Никому.

Он взмахнул рукой. Так небрежно, словно отмахнувшись от надоедливой мухи.

И Адама разорвало на мелкие кусочки в одно мгновение ока. Он не успел проронить ни звука.

Кровь залила платье Евы, ее руки, ее лицо и белоснежный капюшон ватабоси.

— Теперь ты свободна от ненужных привязанностей, радость моя, — Самсавеил протянул ей руку. Совершенно чистую, без единой капли крови. Как будто не этой рукой он только что прервал чужую жизнь.

Ева же смотрела на собственные руки. Кровь, смешиваясь с белоснежной краской, скатывалась с них. Соленые слезы, капая, будто бы выжигали в белом дыры.

— Я хочу быть свободна не от ненужных привязанностей, а от тебя, — прошептала она, сглатывая ком слез.

Самсавеил встревоженно посмотрел на Сакерда, будто ожидая, что он объяснит все за нее, и непонимающе посмотрел на Еву:

— Радость моя?

Ева, вырвавшись из оцепенения, сделала несколько шагов назад, продолжая в упор смотреть Самсавеилу в глаза.

— Радость моя?

Она обвела разочарованным взглядом кошек и презрительно дернула верхней губой.

Встретилась взглядом с Ясинэ. Лиловая дорожка слез скользнула по ее щеке и утонула в вороте кимоно.

— Ни одна Ева больше никогда не родится кошкой, — ее голос зазвенел в сводах, будто бы многократно усиленный. — Ни одна кошка больше никогда не сумеет найти Еву. Ни одна кошка больше не сумеет привести Еву к Самсавеилу.

Она перевела взгляд на кольца, и те, повинуясь, подплыли к ее руке. Поймав, она швырнула их в самую высокую точку сводов, прямо над серединой озера. И восемь черных матовых цепей зазвенели звеньями, спускаясь с них.

Ева забрала из рук Самсавеила ларец и, захлопнув, кивнула его в воду. Вода пришла в движение, и кристальные ступени выросли из берега одна за другой, до самых цепей.

— А твоя участь — висеть на восьми цепях, — сверкнула она глазами. И Самсавеила в мгновение подхватило и швырнуло порывом на цепи. Они защелкнулись на его руках и шести белоснежных крыльях. — Ни одна кошка не сможет тебя освободить.

Самсавеил смотрел на нее, не веря. Им овладело оцепенение, и он не мог с ним совладать, подчиняясь ее воле.

Белоснежное кимоно Евы сияло лиловым изнутри, светясь. И капли крови медленно исчезали с него, будто их никогда и не было.

Но они были. Кровь покрывала кристаллы под ногами Евы, впитываясь в саму почву Райского сада.

— Так я хочу. Так велю. Вместо довода будь моя воля.

Ева рассыпалась лиловой пылью. Смешалась с алой кровью, растворяясь в ней. И кровь засияла, будто ночное небо в звездах. Посреди дня.

#8. Либо, чтоб боль вобрать, век мой продлится пусть

— Поешь хоть немного, — устало произнес Сакерд и еще раз качнул глубокую тарелку с обедом.

Ясинэ дернула носом. Бараний бульон, рисовая лапша, мясо, специи.

— Ты умрешь, если не будешь есть. Смерть от голода — не самая приятная, уж поверь мне.

Ну и пусть.

Постояв еще несколько минут над ней, Сакерд глубоко вздохнул:

— Прекрати изображать из себя страдалицу. Мне противно осознавать, что ты моя ученица, — презрительно бросил и, развернувшись на лапах, ушел.

В этот раз даже не добавил, что священный Райский сад не предназначен для показного горя и напрасно пролитых слез.

Ясинэ завалилась на бок и свернулась клубочком под кристальной яблоней.

А для чего предназначен сад?

Для девичьего сердца и детской черепушки?

Лиловые воды лизнули берег, они будто бы следовали пульсу сердца на самом его дне.

Для стертого в порошок тела и крови, залившей весь берег?

Кристаллы до сих пор были в ней, она будто бы въелась, вгрызлась в них.

Для принуждения и для любви?

Ясинэ насилу подняла глаза, разглядывая тяжелые черные цепи, в которые превратились два жалких кольца.

Для заточения всесильного, всезнающего и всемогущего?

Как будто бы да…

Он не проронил ни слова с того самого момента, как Ева прокляла его. Да и что бы он сказал? Никто из кошек не вытащит его, никто из кошек даже не заставит не-кошку помочь ему. Да и сами шисаи как будто бы больше не нужны.

В чем теперь их смысл? В чем теперь их роль?

В том же, что и всегда — в служении, избавлении, спасении. Исчезнут только поиски Евы. Будто ее никогда и не было.