Смутные времена Лепрозория (СИ)

— Меня тянет все выше, дальше. И вжимает моим же страхом вглубь — ниже, глубже. И разницы меж этим нет. Им легко — они умрут, их жизнь станет пылью и пеплом для других жизней. Они будут трястись над своими судьбами, жизнями, кошельками, честью — а я трясусь над собственным страхом. Кошелек для меня — пыль да зола. Честь? Мне кажется, у меня ее и не было никогда. У меня нет судьбы, моя жизнь бесконечна и вряд ли может зваться жизнью с этим условием. И я не могу этот груз с себя снять.

— Я слышала, что судьбу можно обменять, — тихо сказала она.

— Нет! — он резко сел и ожег ее взглядом. — Я так никогда не поступлю!

Она улыбнулась:

— Видимо, честь у вас, все же, есть.

Элоах, вмиг успокоившись, отвернулся.

— Ты меня не поймешь, провидица. И это хорошо. Я никому не в силах пожелать такой юдоли. Но и я для нее — слишком слаб.

— Я знаю одну легенду. Мне ее рассказывала мать, когда была жива, — Арахна наклонилась и провела рукой по барашку подбежавшей волны. — Эта легенда о том времени, когда мир был иной. Тот мир был тяжелее, мрачнее, тоскливее и болезненнее. И простой мальчишка того, старого, мира хотел сделать его лучше и теплее. У него было только шесть крыльев и поразительная сила внутри. Его дух был так силен, что он смог достучаться до того, кто создал тот, старый, мир. Его дух был так силен, что он смог объяснить создателю, как сделать мир теплее, как наполнить его светом и любовью. Его дух был так силен, что создатель ушел исправлять своими руками свой мир, вкладывая тепло и любовь, как рассказал тот мальчишка.

— Это было слишком давно… — Элоах поджал губы.

— Да, очень давно. Этот мальчишка, наверное, уже давно вырос, и его дух стал еще сильнее. Быть может, он достучится до того, что там — после нас.

— И что тогда? Что там?

— Я не знаю, — пожала она плечами. — Я же просто провидица. Но, думаю, он и тогда не знал, что будет. И именно потому совершил невозможное, став тем, кто он есть сейчас. Мог ли тот мальчишка представить, кем он будет сейчас и где он будет? Думаю, нет.

— Этот мир не лучше.

— Лучше. Есть те, кто любит его таким, какой он есть. И это заслуга того мальчишки.

— Мне не хватит сил… — горько прошептал он.

— Ты не одинок. Есть мы, весь этот мир, все они, — она обвела рукой мир вокруг.

— Это иллюзия.

— Ну и пусть, — рассмеялась она.

Он глубоко вздохнул и посмотрел на белое солнце у самого моря.

— Знаешь, провидица, моя личность, моя жизнь, мое горе — это ведь тоже иллюзия…

— Сродни ей, — повела она плечом.

— Как и их, — задумчиво протянул он.

Обернувшись, он посмотрел на осьминожий городок на берегу. И за ним, и дальше него. До самого сада. Всевидящий видел все.

— Ты напомнила мне о том, почему я жив. Почему я выбрал жизнь.

— Бегство?

— Нет, — болезненно улыбнулся он. — Сама жизнь. Но не моя — их жизнь. Я хотел помочь им, хотел понять их. Я хотел позаботиться о тех, кто нуждается в моей помощи.

— Должно быть, длинная очередь выстроится из всех сирых и убогих, обиженных и угнетенных, — усмехнулась она.

— И никому из них я не помогу. Им я не нужен.

— Кому же вы поможете и как выберете?

— Я всемогущий, — рассмеялся он, — ты разве не знала? И тридцать три шисаи служат в священных храмах и алтарях. Я всевидящий! Я вижу мир их глазами. Я всеслышащий! Я слышу голоса их ушами. Я всезнающий, всеведающий, всепонимающий.

— Тогда действительно может получиться, — улыбнулась она.

Элоах с облегчением выдохнул.

— Удачи вам, — она медленно встала и поправила длинное платье. — А мне пора обратно в купальни.

Всезнающий кивнул.

— Прощай, Элоах, — она запахнула плащ и ушла.

— Прощай, Ева, — донеслось ей в спину.

Она обернулась, но на пирсе всемогущего не было — только лиловая пыль, сияющая в лучах закатного солнца.

Ветер дохнул эту пыль ей лицо, обдавая приятным теплом. Он оставил на ее лбу ощущение поцелуя, а на щеках — прикосновение рук.

На прощание.

Барельеф треснул и в одно мгновение обрушился глыбами в самое море. И вздыбленные волны вскинули рыбацкие лодочки, поглотили столбики пирса и лизнули провидице стопы.

— Прости меня.

***

Из священных вод на Тору смотрела девушка. Молодая и приятная внешне. С белоснежной кожей, нежной и будто бы бархатной. С густыми черными ресницами, бровями и гривой смоляных волос, собранной в хвост петлей. В форме конэко и алом хаори, вышитом мамиными руками.

Как же она была красива, молода и нежна.

И взгляд серых, как когда-то у мамы, глаз — будто зимнее море. В них отражались искорки смеха, вера в лучшее, надежда на светлое будущее.

Сколько детской наивности было в этих глазах. Сколько юношеского максимализма было в этой улыбке.

И сколько собачьей преданности было в этом сердце.

Сколько глупости было в этой голове.

Слеза скользнула по щеке и сорвалась с подбородка.

Кап.

Отражение исчезло в крохотных волнах. Вода зарябила осколками разных отражений, будто не зная, что показать. Пока не успокоилась и в замершей глади не показала настоящее, нынешнее.