Четвёртый принцип. Только вчера я понял, почему страна проголосовала за Путина. Только вчера. Вот ничего не понимал. Вот все эти разговоры там, карусель, не карусель, всё это какие-то «писи сиротки Хаси», как говорят. Значит, это всё не про то. Я вчера прихожу на Первый канал, там стоит элита, сгусток. А я всё время вот, последнее особенно, очень много времени провожу вот в такой среде, которая сейчас сидит в зале, и я уже забыл, как это выглядит. А они там все! Кто его мочил, кто против него вонял, кто его облизывал — все там. И все колготятся. И я иду, и меня вдруг как какая-то волна отбрасывает назад, я даже не понимаю, что за волна. Я войти туда не могу! Понимаете? Потом он более-менее декоративно, мне даже кажется, что не слишком декоративно, стал обращаться к рабочим и инженерам этого вагоностроительного Тагильского завода и говорить им: «Такое большое спасибо, что вы там что-то сами сделали. И вы лучше, вы сильнее тех, кто тут в Москве выпендривается, вы такие-то и такие-то». Боже, что началось в элите! «Опять пролетариат! Доехали! Какой кошмар!» Такая всеобщая волна вот такой ненависти, презрения! Ну, стоял там этот мужик, что-то говорил, было видно, что он даже говорит достаточно от чистого сердца, ну он такой, да, ну может быть он ошибается, я не слишком верю, что Путин решит все стратегические задачи, которые можно, но это выяснится очень быстро. Какие двенадцать лет? Какие двадцать лет? Боже мой, процессы разворачиваются с колоссальной скоростью, первая волна кризиса и всё, что мы сейчас здесь видим, это всё будет рухнувшая декорация. Всё вместе. Как же они возненавидели этого мужика. Ну я имею в виду мужик, ну может инженер тагильский. И как они возненавидели того, кто к ним обратился. И я вдруг понял вещь, которую я не понимал все эти годы, глядя на них. Что никто из них — Жириновский, ну Прохоров, не говорю, к ужасу моему Зюганов, ну кто там еще из них есть, Миронов, всё вместе, все они, — они не любят ни народ, ни Россию. То есть, они совсем это не любят. Понимаете?
Я не понимаю, как велика тайна этой нелюбви, как можно так не любить, но я вижу, что не любят. У меня как прозрение вчера было на эту тему. Я вдруг подумал, я ведь все годы видел, что вот два альтернативных каких-нибудь фестиваля, ну какой-нибудь Губенко там организует какой-нибудь слабенький фестиваль, а тут, там, Ахиджакова, там, какие-нибудь Бондарчуки, тили-мили… все, такой настоящий, либеральный, и Зюганов всё время там. Я думаю, ну как же? Он должен же прийти к тем, он же контр-элита, он же не элита? И тогда для меня эта тайна губительного прихода к либералам — они модные, они элитные, они московские, и к ним хочется! Вот меня волна отбрасывает — так мне не хочется, — а другим хочется! И я вдруг увидел, что ни одна струна не задета настоящей любовью. Ну, в конце концов, я — театральный режиссёр не худший, я же что-то понимаю, я же вижу, что Жириновский не любит народ. Вот он говорил вчера там на ОРТ очень долго, и я каждую минуту думал, ну хоть одно слово любви! Не важно, к избирателю, к кому-нибудь, хоть одно недежурное слово, хоть одно ощущение, что люди тебе нужны!
Мы клянёмся в этом зале, что будет сформирована, пусть не в один момент, элита, основанная на принципе любви и служения народу! Клянёмся?
[Зал гудит: «Да! Да!»]