Смытые волной

– Я вас спрашиваю, как это, шоб зимой в шторм не попасть и товар не подтопить. Шоб Черное море без проблем пройти и никакой порчи от соленой воды? Так взяли бы и пописали в трюм всей командой, шоб я так жил!

Отбраковали бы обоссаные, промыли – вот вам и детишкам на молочишко. Он, конечно, понимает, что вся эта усушка-утряска против закона, а родной город на бобах оставить законно? Чертовы обстоятельства, это они толкают на такие шаги, за которые теперь несчастный Лейбзон и расхлебывает, молва донесла, что его дело выделено в отдельное судопроизводство.

Он не выходит у меня из головы. Нет на базе ему замены и вряд ли скоро найдется. Все валится из рук. Понятно, почему больше не приглашают в прокуратуру и в следственный комитет пальчиком не манят; теперь если будут вызывать повестками, то прямо в суд, куда уже передали дела и остальных арестованных за незаконную выплату тринадцатой зарплаты и другие разные хищения. Были они или нет, не знаю, кто я такая, чтобы со мной делиться. И вообще, отстаньте, наконец, от меня, лавэ нанэ – у меня денег нет, это по-цыгански. Не брала, не видела, не трогала, чужого добра мне не нужно, своего хватает, слава богу, втроем работаем. И где Мизинер скрывается, мне не ведомо. Он укатил в отпуск с семьей куда-то на Волгу; оттуда, душа неспокойная, позвонил на базу, поинтетересоваться, как дела, а ему про аресты. Первого забрали Данилюка, тогдашнего директора, потом Лейбзона прихватили. И пошло-поехало, за неделю одного за другим человек сорок повязали. Жена Мизинера с ребенком вернулись, а он задержался и исчез. В квартиру к ним милиция нагрянула, с пристрастием допрашивали женщину, куда муженька подевала.

– Сбежал он от меня в самом начале отпуска, – она пыталась разыграть из себя обыкновенную брошенку, каких по Союзу пруд пруди.

– Ты нам голову не морочь, не явится к нам – тебя вместо него упакуем в тюремную обертку, – пригрозили. В квартире шмон навели, все у них конфисковали, кроме дочкиного пианино. Как так можно, ведь суда и приговора не было еще.

Клятый телефон не дает сосредоточиться. То в отделе звонит, то в кабинете. Раздумываю, поднять трубку или нет, вдруг кто-то из друзей или дома что. Все-таки подняла, голос тот еще знакомый – секретарь райкома партии, приглашает на личную беседу, на полчасика, не больше. Извиняется, понимает, что у меня много работы, однако настаивает, чтобы я обязательно пришла.

– Я вас жду, Ольга Иосифовна, – как-то обольстительно, проникновенно произносит. Не успокоятся никак. Надо съездить и раз навсегда все точки расставить.

В дверях тут как тут собственной персоной Дима Яцко, наш начальник транспортного цеха. Как только Димка где-то объявляется, так сразу находится какой-нибудь чудак на буку «м» и выпаливает Жванецкого: «А теперь слово предоставляется начальнику транспортного цеха», и все от хохота покатываются. Еще и копируют, картавят, как Карцев. Сначала парень психовал, кому понравится, когда все над тобой подшучивают и ржут, а теперь привык, пообтерся в Одессе, сам при случае юморит. С ним все дружат, материальщики лебезят перед ним, всем же нужны погрузчики и кары, а главное, машины.

– Куда это тебя зазывают? – Димка, худющий, высокий, серьезный человек, вопросительно уставился на меня своими глазищами.

– Не туда, куда ты подумал, не напротив Второго кладбища. Не в тюрьму. – Яцко даже передернуло, моя ирония ему явно не понравилась. – В райком, Димочка, приглашают, подбросишь? Только туда и обратно. Отвлекусь немного, жало выпущу, может, легче станет.

– Поехали, Ёсиповна, побалакаем спокойно по дороге. Я за советом пришел к вам.

Перед кабинетом секретаря райкома партии восседала то ли секретарша, то ли помощница, женщина лет сорока. Она пристально, с головы до ног оглядела меня поверх очков, выпятив презрительно нижнюю губу.

– Девушка, вы случаем не ошиблись адресом? Это райком партии, между прочим, а не проходной двор.

Еле сдержалась, чтобы преждевременно не выпустить свое жало, оно так и просилось вырваться наружу изо рта. Заикаясь от неожиданности, прочирикала:

– Мне звонили от вас, просили подъехать.

– Кто звонил, что вы говорите? Я никого не приглашала. Здесь никого нет. И вас никто не ждет. Друзья, наверное, вас так нехорошо разыграли. Так что прошу на выход, – капризно-брезгливо она махнула своей пухлой ручкой в сторону двери.

Вот падла, это же надо! Крепко стиснутые зубы только затрещали. Я готова была напхать всем, и эту тетку, не стесняясь, матом покрыть. Что за шутки идиотские, неужели действительно меня кто-то разыграл, или я от своей работы умом тронулась, что голоса не различаю. Внутри все клокотало, от злости с такой силой рванула дверь в старой, миллион раз ремонтированной двадцать первой «Волге», что чуть с петлями ее не вырвала. Плюхнулась на сиденье, Димка побледнел, молча уставился на меня.

– Ну, что сказать. Вот гаденыш, умолял подъехать, разговор у него ко мне серьезный. А сам смылся с какой-нибудь бабой или пьет с кем-то.

Димка хитро прищурился: