Смытые волной

Нашего кадровика в последнее время не узнать. Чернее тучи, никого к себе не зовет, не пьет, сидит целый день, заперевшись в своей каморке; в окошко видно, лихорадочно перебирает папки с документами. На него жмут сверху, чтобы поскорее гнал докладные на товароведов и кладовщиков. Пригрел ты у себя, Лемешко, этих Мойш с Изями, защищаешь, а они воры все, никакого сомнения. А как тогда быть с их завскладом, бездельником и пьянчужкой, его же подпись под всеми документами, в первую очередь он за все отвечает? Нет, это неприкасаемый, благо, что партиец и русский, успеем его загнать, пусть пока работает и наслаждается свободой. Дальше тайги и тундры от нас не соскочит. А эти маланцы… Еще не всех заграбастали? Немедленно замести, а то еще намылятся за кордон. Впрочем, хрен два у нас смоются вместе с этими ушлыми цеховиками с их пакетами с Пугачевой и Ротару.

Лемешко, хотя и близок к той системе, но отставной офицер, фронтовик, всю войну прошел, не в его правилах сдавать людей. И за что сдавать, у них же никакой недостачи, все чин чином; сколько их разные внутренние комиссии проверяли, больно щипали, так, по мелочам, ерунду находили. Значит, снова облава на евреев, они и в войну натерпелись, и сейчас им другая война объявлена. А работать кому, они же все толковые хлопцы, сразу схватывают, не нужно сто раз повторять. Уберем – контора сразу покатится вниз, как в прошлый раз.

Засев за огромный стол в директорском кабинете, крушник-ревизор разложил все материалы, которые по его требованию мы ему предоставили, и тщательно изучал их, цепляясь за каждую точку с запятой. Никто не втирал ему мозги, ничего не объяснял, все сам. Было ощущение, что, вероятно, крушника самого вся эта история покоробила. Мужик-то умный и интересный, соображал все на ходу. Я лишь по его просьбе положила ему листок с общим количеством выпущенной и реализованной подварки за те несколько лет, как начали производить ее.

– Так у вас, я вижу, вся Украина и даже Белоруссия использует ее? – удивился он и вновь уткнулся в свои записи и наши документы, делая на них какие-то пометки красным карандашом. Потом достал из портфеля обычную логарифмическую линейку и начал считать. – А вы, Ольга Иосифовна, не пойму, за что вас так неласково Мегерой Иосифовной величают?

– А вам откуда известно?

– Мне много чего известно. Толковая, про вас говорят, барышня.

Меня так и подмывало спросить проверяющего, в руках которого сейчас была судьба наших производственных цехов, что у него было по политэкономии, но выждала, когда он оторвется от документов.

– Вам, милая барышня, это к чему? Но если угодно, так я с красным дипломом выпустился из института, – сквозь зубы, с неким недовольством процедил он.

– Тогда не мне вам объяснять принцип демократического централизма, на котором построено наше государство. Мы вышли с предложением о новом производстве, рассчитали окупаемость, увидели, что дело для страны выгодное, прибыльное, сбыт обеспечен, мощностей хватает, рабочей силы – тоже, так почему нужно отказываться. Из-за того, что кому-то во всем чудится подвох, воровство? Что, в Советском Союзе исчезли честные порядочные люди? Вы, я чувствую, из них. Совесть вас не замучает, если в акте, которого от вас там с нетерпением ждут, поддадитесь нажиму оттуда?

– Где это «там и оттуда», милая барышня?

– Не надо, уважаемый товарищ ревизор, притворяться. Мы не дети. Пишите, что хотите, а я отвечу в своей объяснительной, да, собственно, тех документов, что вы просматриваете, достаточно. До Брежнева дойдем, но правоту свою докажем. Только как бы вам потом стыдно не было.

Я развернулась и, крепко хлопнув дверью, вышла из кабинета. Ушла, что называется, с понтом под зонтом, при своем мнении. Услышала в спину, как проверяющий рявкнул:

– А действительно Мегера, коготки свои длинные выпустила.

Дальше крушника опекала моя заместительница и подруга, а привело это к… душещипательному роману. Вот как бывает в жизни. К тому же они оказались еще и соседями. Их балконы смотрели друг на друга; только необычно, по-советски – возрастная Джульетта и Ромео, почти ее сверстник. Одно «но», то самое – женат он был, в отличие от шекспировского.

Взаимная страсть не сбила, однако, нашего проверяющего с принципиального пути. Даже мое подключение, смена гнева на милость не сработало. Дотошный, чересчур нервный, порой неуравновешенный, он, как его ни торопили, затянул проверку, с грехом пополам закончил ее лишь через полгода. Мы с моей подругой пытались навязать ему свои формулировки и выводы. Не поддавался, замыкался в себе и все повторял: факир не был пьян, и ваш фокус не удастся.

В конце года в контору на имя директора пришло заказное письмо с копией Акта. Директор срочно вызвал меня: почитай! Страниц пять печатного текста и заключение: претензий к организации производства лимонной и апельсиновой подварки нет.

– Выпьем, Ольга Иосифовна, по этому поводу или откажетесь?

– Почему откажусь, наливайте!

Он достал из тумбы все содержимое: водку, коньяк, ликер, шампанское, даже кубинский ром.

– Я – коньячок, а вы что?

– Тоже коньячок.