Сначала было…

И холодным дождем апреля,

И капелью с январской крыши,

Птиц осенних последней трелью,

Чтобы ты, не желая, слышал,

Чтобы чувствовал резко сразу

Каждый шаг по твоей планете,

Чтобы были приметны глазу

Все мазки меня в этом свете.

***

Уходи и считай забытой,

Но метелью пощечин вспомнишь

Ритм дыханья мой резкий, сбитый

В твой вплетавшийся как-то в полночь.

Мне в Царствие Божье, как в ушко иголки…

Мне в Царствие Божье, как в "ушко" иголки,

Навряд ли пролезть.

Но я выбирала болезненно долго

Единственный крест.

Сухими глазами глядела в провалы

Ночной пустоты,

И все забирала, и всем отдавала

Чужие кресты.

В игольное "ушко" пролезу навряд ли,

Да мне и не след.

На встрепанном сердце ожоги как пятна.

И снова рассвет.

Пройти по гравию слов…

Пройти по гравию слов.

Зацепиться за скол твоего имени.

Я человек, вообще-то, не злой,

Просто душа по копейке выменяна.

По краю воды неспеша проскользить,

Цепляясь подолом за пену прибоя.

Не то чтобы я не умела любить,

Но вот не любила, похоже, давно я.

Я тихо пройду не оставив следа.

На камешках слов все теряется быстро.

Но, может быть, кто-то представит тогда,

Что я превращаюсь к закату в жар-птицу.

Что не сказано, и не скажется…

Что не сказано, и не скажется.

Что не связано, то не свяжется.

Теплых пальцев бег по твоей груди.

Ты молчи сейчас. Хоть сейчас — молчи!

Теплый выдох твой на моих губах.

А внутри не боль и совсем не страх.

И не горько мне краткой блажию.

Оплела нас жизнь связей пряжею.

Одна ночь

И с губ собрав всю страсть твою до капли

В предутренней остывшей тишине,

Я поняла, что нет пути обратно

И ты такой, каким не снился мне.

В сплетеньи тел, скрещеньи жарких пальцев,

Когда видны все мысли сквозь зрачки.

Мне показалось, что для душ-скитальцев

Впервые появились маяки.

Но до рассвета ждать совсем немного,

И я в тебя вжимаюсь тем сильней,

Чем очевиднее необщая дорога

И в некасаньях многомерность дней.

Они оба пьяны…

Они оба пьяны настолько,

Что качаются стены и пол.

Он сюда не пришел бы… только…

Он бессильно в нее влюблен.

В этой комнате странно тесно,

И пусты две бутылки вина.

Он пришел… Для чего?.. Неизвестно.

А она так в него влюблена.

Неуместны в чувствах признанья,

Если раз ничего не сложилось.

Она топит в вине мечтанья.

Он твердит: "Это мне приснилось!"

Оба так пьяны. Ах, как глупо,

Но сегодня все будет честно.

Губы снова отыщут губы…

И рассвет они встретят вместе.

Кажется

Кажется, ну вот, кажется.

Так бывает порой в гардеробе.

Номерок и одежда не свяжутся,

Хоть отдали по номеру вроде.

И как будто бы двое остались:

Он с манто, она с рыжей курткой.

День закончен — мигрень и усталость.

Ей к авто, ему два переулка.

Обменяются нервно вещами

И пойдут по домам в раздаженьи.

Она пискнет брелоком с ключами.

Он привычно смахнет восхищенье.

Он не пьет вина и не встречается с женщинами…

Он не пьет вина и не встречается с женщинами,

Но скажите тогда, зачем ему небо?

Это синее небо с прожилкой из облака,

Для чего человеку без радости мира?

Он играет со мной в поддавки и игрушки.

Но скажите тогда, зачем ему сердце?

То частящее сердце, которое плачет,

Для чего человеку без счастья ошибки?

Он глядит мне в глаза всех цветов малахита.

Но скажите тогда, зачем эти взгляды?

Если дальше игра в поддавки с синим небом,

На котором не ищутся радости мира.

А она грешила и каялась…

А она грешила и каялась.

Как ложилось, так и жила.

И когда небесам представилась

Звонко дрогнуло время-игла.

И неслась череда поклонников,

И ряды нерешенных дел.

Неспокойных и вовсе покойников -

Душ, идей, достижений предел.

А она грешила и каялась.

И несла белый свет в подолЕ.

И когда на заре преставилась -

Завещала грешить и мне.

Беру таблетку. Написано — счастье…

Беру таблетку. Написано — "счастье".

В продаже редко — ты соучастник.

Совсем немного. Всего две дозы.

Потом в дорогу. Побольше прозы.

Беру таблетку. "Любовь" — по сгибу.

Страдаю редко — не трачу силу.

Чуть-чуть для боли. Чуть-чуть для вдоха.

Иду по роли. Пока не плохо.

Ссылаясь на Блока

Это же вовсе неправда.

И ничего не меняется.

Поэт все также беспутен и кажется слишком печальным.

А голуби на окне все также друг с другом целуются.

И снова поэту хочется быть на их месте отчаянно.

Вот глядит в окно девушка.

Такая же грустно-прозрачная.

И думает, будто любит. Его пустого и взрослого.

Выношенного своими стихами.

Всеми днями проточными и невзрачными.

Девушка… Девушка. Ты любишь его? Не правда ли.

А у него все то же.

Аптеки, подвалы, набережные.

И черт со всеми, кто скажет хоть единое слово против.

Девушка, ты встретишь другого — не так глубоко пораненного.

Однажды, когда-нибудь.

Когда все будет совсем иначе.

Сусальный ангел

Но ангел тает. Он немецкий.

Ему не больно и тепло.

А. Блок

Там догорает все, что живо.

Там тает в дымке неживое.

И в детской сказке как-то лживо

Мед-пиво жалуют герои.

Христос глядит глазами бога

И сострадает. Так сложилось.

А у меня опять из слога

В груди полслова закружилось.

Сусальный ангел станет лужей.

Сгорят душа и чувства в пепел.