Сначала повзрослей

— Не надо возвращать, Жень, — обхватывает своей ладонью мой кулак с ключами и сжимает легонько. — Пусть у тебя будут. В любой момент ты можешь прийти. Хоть ненадолго, хоть насовсем.

Сердечко моё в груди вздрагивает и начинает стучать быстрее. От волнения перехватывает горло. Сам факт того, что он предложил это, говорит о многом.

— Я пойду, — наклоняюсь и целую его. — Отдыхай. Заеду завтра после обеда ближе к вечеру.

— Пока, — обхватывает за талию, не отпуская. И снова притягивает к себе для поцелуя.

Сзади слышится шум шагов, и я отпрянываю от Германа. В палату входит мужчина в возрасте. Он здоровается и хитро улыбается, а потом, шаркая тапками, идёт к койке у соседнего окна.

— Вы извините, но у меня ноги болят более торчать в коридоре у окна. К тому свистит с него адски. И что за рукожопы устанавливали? Государство деньги выделило, а они бюджет распилили и дилетантов каких-то наняли, небось. Эх-ох…

Мы с Германом оба прыскаем, пока дедушка умащивается на своей койке.

— Иваныч, так оно много где так, — поддерживает беседу Герман, поглаживая пальцем мою ладонь и запуская этим невинным действием мурашки по спине.

— Знаю, раньше работал в строительстве. Насмотрелся!

— Я побегу, — делаю ещё одну попытку уйти.

— Такси возьми, Жень, — говорит Герман. — Уже почти стемнело, не надо по остановкам да автобусам.

— Да тут недалеко…

— Сам тебе сейчас вызову, — бросает на меня строгий взгляд, а потом через приложение в своём смартфоне вызывает мне машину.

Снова целую Германа и на этот раз действительно ухожу.

Выхожу на улицу и глубоко вдыхаю холодный осенний воздух. Так легко на душе и хорошо. Поёт всё внутри и бабочки эти, как в книжках пишут, так и порхают в животе, щекочут своими воздушными крылышками.

Я чувствую себя счастливой. Ни мелкий осенний дождик, ни колючий холодный ветер больше не способны зародить в моей душе грусть. Наоборот — я чувствую, как природа расслабляется, уходя на отдых. Как напитывается этим дождём, чтобы по весне вновь пробудиться, раскрыться по новой, с силами выйти в новый цикл.

Крепко сжимаю ключи в руках — они как символ того, что мы с Германом снова вместе. И да, я не собираюсь к нему сейчас переезжать, не хочу спешить. Буду ждать и млеть перед встречами. Это ведь тоже волшебное чувство.

Ну а пирожки, конечно, приготовлю. Вот сейчас зайду в магазин, утром пораньше съезжу поставлю тесто на опару, а после колледжа и “Джаза” нажарю и свеженькими Герману отвезу.

Скорее бы завтра.

38

— Прости, Женёк, что отвезти тебя сам не смогу, — Герман тяжело опускается на диван у себя в гостиной.

Конечно, делает вид, что он почти в порядке, но это совсем не так. Ему бы по хорошему ещё в больнице на несколько дней остаться, но он уже на следующий, когда я приехала с пирожками, засобирался. Написал заявление об отказе от госпитализации, хотя врач был категорически против. Дескать, дома и стены лечат.

— Да не проблема, я и сама доеду.

— Только на такси, хорошо? — хмурит фирменно брови.

— Хорошо-хорошо, — киваю и снова наклоняюсь, чтобы поцеловать его.

Поверить сложно, что мы вместе. Это так волнует, что я уже переживаю за своё сердце, которое то и дело заходится от радости и счастья. Скорее бы только Герман поправился и разобрался с теми, кто с ним сделал это. А я уверена, он обязательно разберётся.

— Или, может, останешься? — мурлычет мне в губы, словно довольный кот, обнимает за талию и притягивает к себе на колени.

— Тебе отдыхать надо, — выдыхаю судорожно, когда его губы спускаются на мою шею, а по телу волнами идут разряды электричества.

— Я не устал, — тот же грудной воркующий голос, от которого у меня сознание плыть начинает. — Полтора суток в лёжке провалялся. Более чем достаточно.

— Ты же не просто валялся, — я прикрываю глаза и откидываю голову. Всё теряет очертания. Мысли в голове становятся тягучими, как горячая карамель, путаются и размываются. — Лечился…

— Я и сейчас собираюсь лечиться, — чувствую серию лёгких нетерпеливых укусов. — Тобой, Женя. Ты исцеляешь меня…

По телу бежит дрожь. Это наш второй раз, но волнуюсь я будто первый. Уже знакомая вибрация расползается по всему телу, концентрируя свой источник внизу живота.

Раньше я чувствовала что-то подобное, но куда слабее, когда читала любовные сцены в романах, что обрывались на самом загадочном моменте, или когда в сериале герои страстно целовались, а потом закрывались в спальне. Мне очень хотелось посмотреть, что же там происходило дальше, но даже если бы показывали, я бы, вероятно, промотала или переключила канал.

— Герман… тебе же нельзя напрягаться, — голос мой звучит странно охрипшим, пока мужские губы продолжают терзать мою ставшую ужасно чувствительной кожу.

Сейчас же Герман своими действиями будто пробуждает что-то. Что-то, что и так всегда было во мне, но словно спало. И это так волшебно, так невероятно прекрасно, что дух захватывает.

— А я планирую расслабляться, Женечка, — его голос такой же севший, какой-то вибрирующий. И я будто не слухом его воспринимаю, а всем телом. Чувствую тембр, его волны.