Снайпер-инструктор

Морбидадзе поднёс к его носу свой большой кулак и предупредил грозно:

– Не пойдёшь, будешь мой кулак кушать.

Когда они ушли, Санька ухмыльнулся:

– Нашему грузину надо присвоить фамилию Мордобидзе, а не Морбидадзе. Любит в морду давать. Всем эта шутка понравилась. Над сараем с воем пронеслась мина и рядом взорвалась. Но мы терпеливо ждали, спрятаться всё равно негде. Саня продолжал острить:

– Мордобидзе теперь будет у Колюхи вроде, как правая рука или, как особист. Если кто-то старшину не послушает, он даст в морду.

После этой шутки все дружно засмеялись. А сержант Салов сквозь смех сказал: «Что мы за народ. Нас бомбят, а мы ржём, как жеребцы.

Мне тоже захотелось посмешить товарищей, и я рассказал случай, как в Загорске во время бомбёжки одна бабка кричала: «Ой, ироды бандят, ой, бандят!» Хохот после моей пустой шутки поднялся ещё сильней. Это был смех, переходящий в истерику, разрядка после нервных стрессов. Вернулись Морбидадзе с Родионом не одни – с ними пришли ещё два снайпера, которых встретили возле кухни. Пока мы завтракали, над нами пролетели наши самолёты, и разбомбили позиции противника, вместе с его артиллерией. После этого стало совсем тихо.

Когда мы шли через посёлок на передовую, то по пути занесли на походную кухню пустой термос, там попили чаю, со смородинным листом. Вокруг кухни сидели, на развалине дома, бойцы и, закончив завтрак, спорили о том, сколько километров осталось до границы с Восточной Пруссией. Я достал из противогазной сумки свою карту и, подойдя к спорщикам, разъяснил им, что до государственной границы осталось чуть больше восемнадцати километров. Солдаты обрадовались и благодарили меня за хорошую новость.

Тем временем, грохот боя удалялся. Мы вышли за посёлок к окопам, но там уже никого не нашли, только похоронная команда собирала убитых. От окопов пошли дальше догонять наступающие батальоны.

На просёлочной дороге мы увидели странный костёр. Подойдя поближе, поняли, что это горит человек. Ребята остановились.

– Это немец горит, – уверенно сказал Гришка, – по сапогам видно, голенища широкие…

– Его, наверное, бензином облили, – предположил Салов.

– Почему так хорошо горит? Синим пламенем, как спиртовка. Ведь человек на пятьдесят процентов из воды состоит, – рассуждали мы.

– Наверное, проспиртовался, много шнапса пил, – пошутил кто-то из ребят. Справа виднелись горящие дома крупного населённого пункта. Встретившиеся нам солдаты подсказали, что здесь 83-я дивизия воюет. А нам надо идти левее, в сторону хутора. Пришлось идти туда, мимо груды разбитых и обгоревших танков, наших и немецких. В этом месте всё поле было усыпано убитыми и ранеными. Санитары грузили раненых, в том числе и немцев, на лошадиные повозки, тут же перевязывали. Среди санитаров было много молодых девчонок. Одна из них громко рыдала, видимо, ещё новичок, не привыкла к таким печальным зрелищам. Я старался держаться спокойно, но не смотрел на убитых, обходил их стороной. Снайпера тоже отворачивались, старались на них не смотреть. Каждый понимал, что и он сам может так же погибнуть и валяться в причудливой позе, с застывшими следами страданий на лице.

За хутором, судя по интенсивной стрельбе, продолжался бой. Над нашими головами свистели пули, заставляли пригибаться к земле. Дальше мы двигались короткими перебежками. Во время отдыха, я стал смотреть в бинокль, и за пятьсот метров от нас, заметил ряды колючей проволоки. За ней проходили траншеи врага. Метров за двести, от немецких траншей, под пулями, красноармейцы лёжа окапывались.

Мы подползли к ним и рядом стали тоже копать землю сапёрными лопатками. Я спросил местного солдата, чей это батальон. Он ответил:

– Здесь третий батальон капитана Уткина.

Этого комбата я знал, но сейчас искать его не уместно, надо сначала вырыть окопы, чтобы мои снайпера были в безопасности, а потом уж разберёмся, что делать дальше.

Грунт был песчаный, поэтому окопы до полутора метров глубиной, вырыли быстро, часа за два, и соединили их между собой неглубокой траншеей. Я тоже для себя вырыл окоп, хотя мог воспользоваться готовым окопом у ребят, но не стал злоупотреблять своим положением. Со стороны противника сильной стрельбы не было. Однако из пулемёта, периодически для острастки постреливали. Когда мы закончили окапываться, то по позиции немцев откуда-то из-за хутора, открыла огонь наша миномётная батарея. Ко мне в окоп как раз зашёл Григорий, посоветоваться насчёт харчей, решить, когда будем обедать. Время было уже далеко за полдень.

– Вот тебе и обед, – огорчился он, – услышав вой мин, – сейчас опять в наступление поведут.

– Пехота пусть наступает, а мы будем их догонять, – сказал я. – У нас и так большие потери, Всего четырнадцать человек осталось. Приладышев велел беречь снайперов.

Как предполагал Гриша, так и получилось. В бинокль я увидел, что колючая проволока у немцев, была взрывами разорвана в клочья, а в минном поле сапёры проделали проход. По этому проходу пошли сначала танки, а за ними пехота.