Снайпер Великой Отечественной

В это время недалеко разорвался вражеский снаряд. Я увидел, как упал на дно траншеи шедший к нам майор Чистяков. Когда мы подбежали к нему, он был уже мертв: вражеский осколок перебил ему сонную артерию, попав немного ниже левого уха…

Много, очень много горя принес нам этот день. Был убит политрук роты Васильев. Я не мог взглянуть в его мертвое лицо, так мне было больно. Вспомнились вся его жизнь, наш совместный труд на заводе и тяжелый путь отступления от берега реки Нарвы до стен Ленинграда. Это было мучительно…

С наступлением ночи бой утих. Мы унесли тело убитого комбата и положили у подножия холма рядом с политруком Васильевым и другими нашими боевыми друзьями. Круглов достал из кармана гимнастерки партийный билет Георгия Сергеевича Чистякова и положил его на грудь комбату, поверх нее – фотокарточку его жены и дочери. Не хотелось верить тому, что наш любимый командир не откроет своих умных карих глаз, не улыбнется нам и не скажет: «Ну, ребята, и денек выпал на нашу солдатскую долю сегодня…» Губы комбата были сжаты, глаза закрылись навсегда…

Мы похоронили наших боевых друзей на холме возле города Урицка, где был остановлен враг. День близился к концу, мороз крепчал. Фронт словно впал в забытье – ни единого выстрела. Только стук топоров и лязг лопат доносились из немецкой траншеи.

Ульянов, Борисов и я остановились возле пулеметной ячейки дяди Васи. Ершов подал нам кисет:

– Закуривайте, ребята. Теперь это делать можно не впопыхах. Видите, чем заняты немцы? В нарядных мундирах землю роют.

Ершов зло посмотрел на бруствер гитлеровцев, над которым то и дело взлетали комья земли.

– Да, роют… А помните, как они по фронту колоннами хаживали? Уж больно прыткими были.

Ершов подошел к своему «максиму» и дал длинную очередь.

– Так-то оно лучше будет, чтобы фашисты голову не высовывали и глаз своих на Ленинград не пялили!

В эти минуты я думал: каждый воин и житель города хорошо знает, что враг пришел сюда не для того, чтобы стоять в двенадцати километрах от города и смотреть на купол Исаакиевского собора[21]. Враг еще силен, он не раз попытается овладеть Ленинградом! Мы чувствовали смертельную опасность, нависшую над любимым городом.

Смерть Ульянова

В первых числах ноября 1941 года после тяжелых и затяжных боев за Урицк остатки нашего батальона были выведены из боя. И вот Ленинград. Как преобразился прекрасный город, как изменился за четыре с половиной месяца войны! На улицах – баррикады, сады и парки изрыты глубокими траншеями. Длинные стволы пушек выглядывают из мирных раньше уголков. Люди в штатском маршируют с винтовками в руках – учатся воевать. Витрины магазинов наглухо забиты досками. Уличные фонари погасли, – город во мраке. В небе гулко гудят моторы самолетов. Озаряясь золотистыми вспышками, рвутся снаряды, по крышам стучат падающие осколки. Но наблюдая эту суровую красоту фронтовой ночи, я видел погруженный во мрак, весь израненный, но живой и гордый Ленинград.

Промелькнул трехдневный отдых. Наш батальон был расформирован. Теперь я находился в составе 21-й мотострелковой дивизии внутренних войск НКВД. Здесь я встретил старых товарищей по батальону Чистякова и по роте Круглова. Для нас начался новый этап войны – окопный. Командование Северного фронта[22] немцев полагало, что зажатый со всех сторон в кольцо Ленинград – в их руках. Фашисты шли в наступление пьяные, с дикой яростью рвались к городу, но каждый раз под ударами советских войск вновь и вновь откатывались на прежние рубежи. Нелегко приходилось и нам. Много потребовалось крови и жизней, чтобы остановить и заставить зарыться в землю вооруженных до зубов первоклассной техникой и опьяненных успехами фашистов.

В штабе 14-го полка нас, снайперов, долго не задержали: мне и Ульянову было приказано идти в 1-й батальон, который занимал участок обороны под Урицком. По дороге в батальон мы встретились со старым нашим другом – пулеметчиком Василием Ершовым. Дядя Вася обрадовался встрече:

– Куда, ребята, путь держите?

– Идем, дядя Вася, в 1-й батальон, а там – куда прикажут.

– Куда же еще, если не в роту Круглова? Он, брат, батальонному уши прожужжал: «Верни моих снайперов – и баста». Ну а делов для вас, друзья, у нас хватит. – Ершов опустил цинковый ящик с патронами на землю. – Правда, на морозе немцы не такие, как летом. Смирненькие стали. Но бывает, иной раз с пьяных глаз погорланят: «Рус, сдавайся в плен, вы окружены и умрете с голоду!»

Мы закурили, вспомнили боевых друзей: тех, кого уже не было с нами. Дядя Вася, прощаясь, предупредил нас:

– Смотрите, ребята, берегите себя: немецкие стрелки тоже маху не дают. Бьют только насмерть. Да и маскируются умело.

Мы продолжали свой путь, но нас не задержали и в штабе батальона. Начальник штаба, улыбнувшись, протянул Ульянову записку и сказал:

– Надо полагать, дорогу в роту Круглова найдете. Места-то знакомые.

Рота занимала самый тяжелый участок обороны батальона. Скрытых ходов сообщения отрыть не успели: чтобы попасть в любой взвод, нужно было ползти по открытому месту, да и то только ночью.