Снайпер Великой Отечественной

Проходя по улицам города, я видел, с какой заботливостью горожане готовились к третьей военной зиме: они заколачивали досками и листами фанеры выбитые разрывами снарядов окна, двери, ставили заплатки на крышах и фасадах домов. На окраинах города, где еще сохранились деревянные дома, ленинградцы разбирали их, заготовляя топливо на зиму. Из окна каждого жилого дома на улицы, словно руки, изогнутые в локте, высовывались железные рукава дымоотводных труб, а рядом с трубами виднелись вставленные в фанеру в виде форточек кусочки стекла для дневного освещения жилья. На улицах и во дворах – ни соринки. Придерживаясь северной стороны, настороженно шагали вдоль стен домов жители города[38].

В детском доме, где жил Володя, горел электрический свет, дети в теплых костюмчиках бегали по чистому, теплому полуподвалу. Я посадил сына на колени и увидел, что пальчики на левой руке у него разжаты. Значит, тетя Катя жива и невредима.

– Папочка, бабушка принесла мне вот этого мишку. Он пищит, только нажми ему на животик. А еще бабушка сказала, что скоро мы все – мама, ты, бабушка и я – будем жить вместе. Правда, папа?

Отвечать на такие вопросы ребенка было трудно, и я лгал, только бы успокоить его сердце:

– Верно, сынок. А это кто тебе такие хорошие ботиночки купил, а?

– Мама! – с восторгом ответил Володя. – Она сама не может прийти – у нее ножка болит, с сестричкой прислала.

Володя с детской гордостью показал и новенькие шерстяные носочки.

– Это тоже мама прислала, – добавил он.

На обратном пути к фронту я зашел в госпиталь навестить Зину, но встретиться с ней мне не удалось: госпиталь был на карантине.

Вернувшись и проходя по траншее, я заглянул в свой снайперский окоп. Там уже сидел у бойницы Сергей Найденов:

– Как сынишка?

– Растет.

– К Зине заходил?

– Карантин в госпитале, не пустили.

Сергей дернул меня за рукав:

– Глянь, как он, сукин сын, бежит!

Я увидел немца, бегущего по открытому полю к развалинам кирпичного дома. Найденов не успел выстрелить, но немец на мгновение приостановился, выбросил вперед руки, а затем всем корпусом наклонился вперед и, не сгибаясь, ткнулся лицом в землю. С некоторым опозданием до слуха долетел одинокий винтовочный выстрел.

– Фу ты, дьявол! Сидишь, сидишь, ждешь, а появится – так на тебе, из-под носа вырвут…

Найденов закрыл бойницу, взялся за кисет.

– Корчнова ты на обороне не встречал? – спросил Сергей.

– Нет, а что?

– В газете о нем напечатали: мол, здорово Сибиряк воюет. И фотография есть, во весь рост стоит Семен возле своей хлопушки.

Найденов полез в сумку за газетой, но не успел достать ее, как к нам в окоп пришел Бодров:

– Я за помощью: одному не найти немецкого снайпера. Он где-то пригнездился так, что держит под прицелом два траншейных поворота: днем нельзя пройти, ходим только ночью.

– А ты прислушался к звуку выстрелов, откуда он стреляет?

– Нет, а что?

– Как же мы его найдем, если не знаем даже, откуда он стреляет?

– Сережа, ты ведь знаешь волчью повадку фашистов: они в одиночку на охоту не ходят, а целой стаей.

– А у тебя что, нет напарника?

– Нет. Захаров ранен в прошлом бою, еще из госпиталя не вернулся.

Втроем мы ушли в роту Акимова. До наступления полной темноты не сводили глаз с рубежа противника, осматривали внимательно каждую ржавую банку, лохмотья, которые валялись на бруствере немецкой траншеи, но ничто не вызывало подозрения. Где же мог притаиться вражеский стрелок?

В канун годовщины Октябрьской революции всю ночь шел ледяной дождь. Хотелось прижаться к чему-то теплому, согреться… Мы дрожали от холода, но были начеку. На заре дождь прекратился, подул морозный северный ветер. Это было первое ясное морозное утро. Не хотелось думать о том, что в красоте наступающего дня может пролиться кровь, овдоветь женщина, осиротеть ребенок…

– Осип, идем завтракать! Хочется есть, да и варежки как дубленые стали, посушить надо, а то винтовку не удержать, – сказал Найденов и, сняв рукавицы, сунул их под ремень, дыханием согревая покрасневшие руки.

После завтрака Найденов полез на второй ярус нар отдыхать, а я отправился к Романову. В блиндаже командира было тепло и уютно: земляной пол чисто выметен, на столе горела свеча. Романов лежал на деревянном топчане. На груди Петра лежала раскрытая книга. Романов долгим, тоскующим взглядом уставился на меня. Такой взгляд я видел не раз – у тяжело раненных товарищей.

– Иосиф, будь мужественным. Выслушай меня. Вчера Круглов был на торжественном вечере в Доме Красной Армии в Ленинграде, по пути зашел навестить твоего сына… Володеньки больше нет, он убит осколком снаряда 22 октября…

В блиндаже мне стало душно. Не помня себя, я выбежал в траншею… Я не могу об этом писать…

Ожидание

В первых числах декабря, уже по снегу, несколько дней кряду незнакомые мне офицеры тщательно осматривали наши рубежи и позиции противника. На наш вопрос: «Когда начнем наступать?» – командиры отвечали неопределенно: «Зимовать, ребята, под Ленинградом не будем» – и больше ни слова.