Снег

Но он ни на кого не донес. В одной камере юноша с лицом, залитым кровью, стал умолять Ка:

– Господин офицер, не надо сообщать матери!

Очень возможно, что этих юношей в горячке первого порыва восстания избили кулаками и сапогами, не используя специальных приспособлений. В последней камере Ка тоже не увидел человека, похожего на убийцу директора педагогического института. Он успокоился оттого, что и здесь Неджипа не нашел.

Наверху он понял, что круглолицый человек и те, кто отдают ему приказы, твердо решили как можно скорее найти убийцу директора педагогического института и представить это жителям Карса как первый успех переворота, а может быть, и сразу повесить его. В кабинете сейчас был еще один отставной майор. Он нашел возможность каким-то образом прийти в Управление безопасности, несмотря на запрет выходить на улицу, и просил отпустить своего задержанного племянника. Он умолял, чтобы его молодого родственника, по крайней мере, не пытали, «ведь он тогда озлобится на общество», и рассказывал, что живущая в нужде мать парня, поверив в ложь, что государство бесплатно раздает шерстяные пальто и пиджаки всем государственным студентам, записала своего сына в училище имамов-хатибов, но на самом деле все они – сторонники республики и Ататюрка. Круглолицый человек перебил отставного майора.

– Господин майор, здесь ни с кем плохо не обращаются, – сказал он и отвел Ка в сторону: убийца директора и подручные Ладживерта (Ка почувствовал, что тот предполагает, что это одни и те же люди), возможно, есть среди задержанных на ветеринарном факультете.

Ка вновь посадили в тот же военный грузовик вместе с клювоносым человеком, забиравшим Ка из отеля. В дороге Ка почувствовал, что счастлив от красоты пустых улиц, оттого, что в конце концов смог выйти из Управления безопасности, и от удовольствия, которое доставляла ему сигарета. Часть его разума говорила ему, что он втайне рад военному перевороту и тому, что власть не оказалась в руках сторонников религиозных порядков. Он поклялся, чтобы таким образом успокоить свою совесть, не сотрудничать с военными и полицейскими. В следующий момент ему в голову пришло новое стихотворение, с такой силой и такой странной надеждой на лучшее, что он спросил у носатого сотрудника НРУ:

– Можно остановиться в какой-нибудь чайной и выпить чая?

Бо́льшая часть встречавшихся в городе на каждом шагу чайных для безработных была закрыта, но на Канальной улице они увидели одну работающую чайную, рядом с которой можно было оставить военный грузовик, не привлекая внимания. Внутри, кроме мальчика-официанта, ожидавшего окончания запрета выходить на улицу, было трое молодых людей, сидевшие в углу. Они напряглись, увидев, что вошли два человека, на одном из которых была офицерская фуражка, а другой был в штатском.

Человек с птичьим носом сразу же достал из кармана пальто пистолет и с профессионализмом, вызвавшим у Ка уважение, приставил молодых людей к стене, на которой висела огромная картина со швейцарским пейзажем, обыскал и взял у них удостоверения личности. Ка, решивший не воспринимать происходящее всерьез, сел за стол, стоявший рядом с потухшей печью, и спокойно записал стихотворение, возникшее в его голове.

Главной темой этого стихотворения, которое Ка впоследствии назовет «Улицы мечты», были заснеженные улицы Карса, но в его тридцати шести строчках много говорилось и о старых улицах Стамбула, об армянском городе-призраке Ани[45], о пустых, страшных и удивительных городах, которые Ка видел в своих снах.

Закончив писать, Ка увидел, что по черно-белому телевизору вместо утреннего исполнителя народных песен показывают восстание в Национальном театре. Вратарь Вурал вновь начал рассказывать о своих любовных историях и пропущенных голах, и Ка сообразил, что через двадцать минут сможет увидеть себя по телевизору читающим стихи. Ка хотел вспомнить то стихотворение, которое не смог записать в тетрадь и забыл.

Через заднюю дверь в чайную вошли еще четыре человека; клювоносый сотрудник НРУ, вытащив пистолет, выстроил у стенки и их. Владелец чайной, курд, рассказывал сотруднику НРУ, называя его «командиром», что эти люди не могли нарушить запрет выходить на улицу и поэтому пришли с заднего двора, пройдя через сад.