В ту неделю в газетах появилось очень много фотографий Суная: вот он с жадностью пьет пиво в одном рекламном ролике, снятом много лет назад, а вот получает пощечину в фильме, в котором снимался в молодости, сжимает кулак перед флагом с серпом и молотом, смотрит, как жена-актриса по роли целуется с другим мужчиной-актером… Немало газетных страниц было уделено рассказам о том, что его жена лесбиянка, а сам он по-прежнему коммунист, что они снимались дублерами в нелегальных порнофильмах, что за деньги он сыграет не только Ататюрка, но и кого угодно, что пьесы Брехта они на самом деле ставят на деньги, присланные из Восточной Германии, что после военного переворота они жаловались на Турцию, рассказывая о пытках женщинам из шведской организации, которые приехали в Турцию для исследований, и множеству прочих сплетен. В те же дни один «высокопоставленный офицер», пригласив Суная в Генеральный штаб, кратко сообщил ему, что вся армия решила, что он должен снять свою кандидатуру. Это был не тот рассудительный добросердечный человек, который вызывал в Анкару возомнивших о себе стамбульских журналистов, обиняками критиковавших вмешательство военных в политику, а увидев, что получивший нагоняй расстроен и готов разрыдаться, угощал его шоколадом. Этот офицер, хоть и служил в том же отделе по связям с общественностью, был человеком более резким и насмешливым. Увидев, что Сунай расстроен и испуган, он не смягчился, а, наоборот, стал смеяться над тем, как он говорил о своих политических взглядах, играя роль «избранного Ататюрка». За два дня до этого Сунай ненадолго заезжал в родной городок, и там его встретили как любимого политика, с автомобильным эскортом и овациями тысяч безработных и рабочих табачной фабрики; забравшись на постамент памятника Ататюрку на городской площади, Сунай под аплодисменты собравшихся пожал ему руку. В ответ на вопрос одного популярного журнала, заданный в Стамбуле после этого случая: «Вы когда-нибудь перейдете в политику со сцены?» – он ответил: «Если захочет народ!» А из аппарата премьер-министра сообщили, что «в настоящий момент» фильм об Ататюрке откладывается.
Сунай был достаточно опытен, чтобы перенести это ужасное поражение не дрогнув, но настоящий удар ему нанесли дальнейшие события: ему перестали предлагать дублировать роли, потому что за последний месяц он так часто появлялся на телевидении, чтобы закрепить за собой роль, что теперь все воспринимали его хорошо знакомый голос как голос Ататюрка. Режиссеры телерекламы, которые прежде предлагали ему роли практичного отца семейства, который умеет выбрать хороший, надежный товар, также отвернулись от него, так как неудачливый Ататюрк смотрелся бы странно, занимаясь окраской стен с банкой краски в руках или рассказывая о том, как он доволен своим банком. Но самым ужасным было то, что народ, свято веривший всему, что написано в газетах, поверил в то, что он является врагом и Ататюрка, и религии; а другим не понравилось, что он молча терпит, как его жена целуется с другими мужчинами. Словом, все сошлись на том, что, по меньшей мере, дыма без огня не бывает. В результате всех этих быстро развивавшихся событий уменьшилось и количество зрителей, приходивших на спектакли Суная. Очень многие, останавливая его на улице, говорили: «Стыдно!» Один молодой студент из училища имамов-хатибов, поверивший, что Сунай порочил пророка, и мечтавший, чтобы о нем написали газеты, ворвался однажды вечером в театр и угрожал ему ножом; несколько раз ему плюнули в лицо. Все это произошло в течение пяти дней. Супруги исчезли.