Снег

О том, что произошло потом, говорили разное: например, что они уехали в Берлин и стали учиться терроризму под видом театрального образования в обществе любителей Брехта или что на деньги, полученные от министерства культуры Франции, они легли во французскую психиатрическую лечебницу «La Paix»[49] в Шишли[50]. На самом деле они укрылись в доме матери Фунды Эсер, художницы, на черноморском побережье. Только на следующий год они нашли работу аниматоров в заурядном отеле в Анталье. По утрам они играли на пляже в волейбол с мелкими торговцами из Германии и туристами из Голландии, после обеда, коверкая немецкий язык, развлекали детей в образе Карагёза и Хадживата[51], по вечерам выходили на сцену в костюмах падишаха и его наложницы из гарема, танцевавшей танец живота. Именно с этого для Фунды Эсер началась карьера исполнительницы танца живота; в последующие десять лет она будет совершенствоваться в этом искусстве во множестве маленьких городков. Сунай смог терпеть все это шутовство только три месяца, а потом избил на глазах охваченных ужасом туристов одного парикмахера из Швейцарии, который, не ограничившись шутками над фесками и гаремом на сцене, захотел продолжить развлечения на пляже и заигрывал с Фундой Эсер. Известно, что после этого они нашли себе работу в свадебных салонах Антальи и окрестностей в качестве ведущих развлекательных вечеров, танцовщицы и конферансье. Сунай представлял дешевых певцов, фанатично подражавших стамбульским оригиналам, факиров, глотавших огонь, третьеразрядных комедиантов; Фунда Эсер, вслед за краткой речью об институте брака, республике и Ататюрке, исполняла танец живота, а затем они оба, в атмосфере строгой дисциплины, в течение нескольких минут играли что-нибудь вроде сцены убийства короля из «Макбета», и им аплодировали. Эти представления были зародышем театральной труппы, которая впоследствии будет ездить по Анатолии.

После того как ему измерили давление и по рации, принесенной охранниками, он отдал кому-то распоряжения, Сунай прочитал бумагу, которую ему только что доставили, и, с отвращением сморщившись, произнес:

– Все доносят друг на друга.

Он сказал, что многие годы ставил пьесы в отдаленных городках Анатолии и видел, что все мужчины этой страны впали в оцепенение из-за тоски.

– Целыми днями напролет они сидят в чайных, ничего не делая, – рассказывал он. – В каждом городишке сотни, а во всей Турции сотни тысяч, миллионы безработных, безуспешных, потерявших надежду, бездействующих, несчастных мужчин. Мои братья не в состоянии даже привести себя в порядок, у них нет силы воли, чтобы пришить пуговицы на свои засаленные и заляпанные пиджаки, у них нет энергии, которая заставила бы их руки работать, у них нет внимания, чтобы до конца дослушать рассказ, они не в состоянии посмеяться над шуткой.

Он рассказал, что большинство из них так несчастны, что не могут спать, получают удовольствие от сигарет, потому что знают, что курение их убивает; многие из них бросают недочитанное наполовину предложение, поняв, что дочитывать бесполезно; телевизионные передачи они смотрят не потому, что они им нравятся или их развлекают, а потому, что они не могут выносить тоску и скуку окружающих их людей; на самом деле эти мужчины хотят умереть, но считают, что недостойны самоубийства; на выборах голосуют за самых позорных кандидатов самых убогих партий, чтобы получить от них заслуженное наказание; отдают предпочтение тем политикам, которые грозятся военным переворотом и вечно говорят о карах, а не тем, которые обещают перемены к лучшему.

Вошедшая в комнату Фунда Эсер добавила, что у них есть несчастные жены, присматривающие за детьми, которых они произвели на свет намного больше, чем нужно, и даже не знающие, где находятся их мужья, и зарабатывают на жизнь несколько курушей, работая либо служанками, либо на табачных и ковроткацких фабриках, либо медсестрами. Если бы не было этих женщин, привязанных к жизни, постоянно плачущих и кричащих на детей, то миллионы похожих друг на друга небритых, печальных, безработных мужчин в грязных рубашках, не имеющих никакого занятия, заполонивших Анатолию, исчезли бы навсегда, как попрошайки, замерзающие на углу в морозную ночь, как пьяные, которые выходят из пивной и падают в открытый канализационный люк, как впавшие в детство старики, которые в тапочках и пижаме отправляются в бакалейную лавку купить хлеба и забывают дорогу домой. А между тем, как мы видим, в «этом несчастном городе Карсе» их слишком много, и единственное, что любят эти мужчины, – издеваться над своими женами, которым они обязаны жизнью и которых они любят, стесняясь признаться в этом.