Шагая по проспекту Фаик-бея, он встретил Кадифе и густо покраснел. Он только что думал об Ипек, и Кадифе ему показалась кем-то невероятно близким и прекрасным, связанным с Ипек. Если бы он не сдержал себя, то обнял бы девушку в платке и расцеловал.
– Мне нужно с вами очень срочно поговорить, – сказала Кадифе. – Но за вами идет этот человек, а я не хочу говорить, когда он смотрит. Можете в два часа прийти в двести семнадцатый номер? Это последняя дверь в конце того коридора, где находится ваша комната.
– Мы сможем там спокойно поговорить?
– Никому ни слова, – широко раскрыла глаза Кадифе. – Если вы не скажете никому, даже Ипек, никто не будет знать о нашем разговоре. – И очень сухо, чтобы это увидели люди, внимательно смотревшие на них, пожала Ка руку. – А сейчас осторожно посмотрите мне вслед, сколько за мной шпиков, один или два, потом скажете.
Ка, улыбнувшись краем губ, кивком ответил «да» и сам удивился хладнокровию, которое напустил на себя. Между тем его на какое-то мгновение ошеломила мысль встретиться с Кадифе в какой-нибудь комнате, втайне от ее сестры.
Он сразу понял, что не хочет, пусть даже случайно, встретить в отеле Ипек до встречи с Кадифе. Поэтому он побрел по улицам, чтобы убить время до встречи. Казалось, недовольных военным переворотом не было, точно так же как в детстве, царила атмосфера перемен в скучной жизни и начала чего-то нового. Женщины, подхватив сумки и детей, отправились щупать и выбирать фрукты в бакалейных и фруктовых лавках, торговаться, а множество усатых мужчин встали на углах улиц и, куря сигареты без фильтра, стали рассматривать прохожих и сплетничать. Не было на своем месте попрошайки, прикидывавшегося слепым, которого Ка видел вчера два раза под карнизом пустого здания между базаром и автовокзалом. Ка не увидел и легких грузовых автомобилей, которые парковались на близлежащих улицах и торговали яблоками и апельсинами. Движение транспорта, и так редкого, сильно сократилось, но было трудно понять, из-за военного переворота или из-за снега. В городе было увеличено число полицейских в штатском (один из них был поставлен в ворота детьми, игравшими в футбол в нижней части проспекта Халит-паши), а также на неопределенное время была запрещена темная деятельность двух отелей рядом с автовокзалом, в которых процветала проституция («Пан» и «Хюррийет»), было запрещено устраивать петушиные бои и незаконный забой скота. Жители Карса уже привыкли к звукам взрывов, то и дело доносившимся из кварталов, застроенных лачугами, и это никого не смущало. И поскольку Ка остро ощущал в себе свободу, которую вселяла эта музыка безразличия, он купил в буфете «Модерн» на углу проспекта Казыма Карабекира и Малого проспекта Казым-бея горячий шербет с корицей и с удовольствием выпил.
25
Единственное время свободы в Карсе
Входя через шестнадцать минут в 217-й номер, Ка так боялся кому-нибудь попасться на глаза, что для того, чтобы начать веселый и непринужденный разговор, рассказал Кадифе о шербете, слегка терпкий привкус которого еще чувствовал во рту.
– Одно время поговаривали, что озлобленные курды бросают в этот шербет яд, чтобы отравить личный состав армии, – сказала Кадифе. – А на расследование этого дела государство даже прислало секретных инспекторов.
– Вы верите в это? – спросил Ка.
– Все образованные и европеизированные приезжие, – проговорила Кадифе, – едва услышав в Карсе эти разговоры, идут в буфет, желая доказать, что не верят в такие сплетни, пьют немного шербета – и травятся самым глупым образом. Потому что все это – правда. Некоторые курды настолько несчастны, что даже забыли Аллаха.
– Как же власть позволяет подобному твориться так долго?
– Как и все европеизированные интеллигенты, вы, сами того не замечая, больше всего полагаетесь на наше государство. НРУ знает об этом деле, так же как оно знает обо всем остальном, но не вмешивается.
– Хорошо, а они знают, что мы находимся здесь?
– Не бойтесь, сейчас совершенно точно не знают, – улыбнувшись, сказала Кадифе. – Но однажды непременно узнают, а до тех пор мы здесь свободны в своих действиях. Единственное время свободы в Карсе – именно этот краткий промежуток. Цените его. Пожалуйста, снимите пальто.
– Это пальто оберегает меня от неприятностей, – сказал Ка. Он увидел выражение страха на лице Кадифе. – К тому же здесь холодно, – добавил он.
Комнатка, где они находились, была отгорожена из комнаты побольше и когда-то использовалась как кладовая. Узкое окошко выходило во внутренний двор. Теперь в комнате стояла маленькая кровать, на противоположные концы которой они, стесняясь, сели, и душно пахло влажной пылью, как часто бывает в плохо проветриваемых гостиничных номерах. Кадифе потянулась и попыталась повернуть кран батареи, но он был сильно закручен, и она бросила это занятие. Увидев, что Ка нервно встал, она попыталась улыбнуться.