Дом Ленюшки сохранился паршиво, в нем, судя по виду, вполне могли жить потомственные самоубийцы, любившие вешаться на ближайшем тополе. А через дорогу стоял дом, крашенный желтым, в нем завелась труха, начали гнить углы, в результате в одну ночь дом съехал с фундамента и сломался; зачем я все это помню, не хочу этого помнить.
— А тут рыжие жили, Восокины.
Рыжих я, к счастью, тоже не помнил, то ли выветрилось, то ли не было этого вовсе. Восокины.
Пруда в конце улицы не осталось. Я полагал, что пруд испортился, как и все в Чагинске — зарос осотом или камышом, заглох тиной, засыпан опилками или завален гнилыми досками. Но от пруда осталась только яма. На дне мусор.
— А раньше глубоким был, — поморщился Кирилл. — Теперь дыра… С этим котлованом все сломалось, под землей словно жилы перерезали, Ингирь обмелел, вся рыба ушла, колодцы как прохудились…
— По всем центральным областям так, — сказал я. — Вода отступает.
Мы стояли над ямой.
— Максим выпустил сюда золотых рыбок, — сказал Кирилл. — Они с Костяном поспорили — переживут ли они зиму, а они взяли и пережили…
Кирилл замолчал. Я ждал, что дальше. Герман обольстил Лизу ради ее бабки-чернокнижницы, Лиза как узнала, с горя утопилась в пруду. Бабка выдала три карты, Герман поставил на них имение под Рославлем, проиграл, загремел в дурку. Или кто там Лизу бросал, Эраст? Не суть, итог один. Герман и Эраст, убранные сединой и блестящие плешами, спустя тридцать лет приходят к тому самому пруду, чтобы бросить на воду печальные белые лилии. А пруда нет, его давно спустил купец второй гильдии Прокушев, и теперь в пруду у него гумно. Не ходите по дорогам юности, в конце этих дорог всегда аптека, силосная яма и скотомогильник, это ватерлоо безвозвратно проиграно.
— Мне снился сон, — сказал Кирилл. — Сон… Это не кошмар, это… не знаю. Мне снилось, что мы с Максимом идем на реку. День солнечный, все хорошо, а потом я его теряю… Оборачиваюсь — а его нет. Я бегаю по берегу, пытаюсь его найти, но ничего… И проснуться не могу… Да и бесполезно просыпаться, лишь больнее станет, если проснешься…
Это точно, лучше не просыпаться, тут я с Кириллом абсолютно согласен.
— Этот сон не отпускал… Мне никаких других снов не снится…
Люди, конечно, меняются. Отец Максима мог поменяться, такое случается.
— А зачем вы пишете эту книгу? — спросил Кирилл. — Это расследование?
— Нет. Скорее, попытка ответить на вопрос, почему так получилось.
— Кому нужен этот ответ?
— Разве вам не нужен? — спросил я.
— Не знаю. Наверное, нет.
Порой люди с годами умнеют.
— А вам зачем ответ? — спросил Кирилл.
Вдруг захотелось сказать правду. Но через секунду я испугался. Я упорно не узнавал его руки. А паршиво носить костюм можно научиться. Я пытался придумать, что сказать, но Кирилл опередил.
— У меня все нормально в жизни, — сказал он. — То есть, в принципе, хорошо. Мы устроились в Вологде, дом построили — я в строительстве работаю…
Кирилл достал жвачку.
— У нас еще двое детей, — сказал Кирилл. — Отличные дети. Мы им, само собой, ничего не говорим и…
У человека стали руки как поросята, и ничего толкового он рассказать уже не в состоянии.
— Я вот вам про сон рассказал. Но сон… на самом деле это я виноват…
Кирилл принялся крутить пуговицу на пиджаке.
— Кирилл, я вас понимаю, — сказал я. — Вы вините себя, это естественно для родителей. Однако я хочу спросить…
— Я был тогда совершенно другим человеком, — перебил Кирилл. — Ничего не видел, жил… ну, как в бочке, что ли. Максим мне что-то рассказывал, а я его не слушал. Знаете, я же все это ерундой считал — его увлечения, школьные дела… И все это кончилось в один миг. Вчера еще было — и нет. Это страшно. И я чувствовую это во сне…
Я не знал, что ему ответить.
— А еще… — Кирилл оглянулся. — Это случилось два года назад… Моя жена увидела его.
Удивился не очень. Я ждал.
— Мы поехали в торговый центр, весной, в апреле, кажется… купили шторы…
Я не торопил.
— Это были синие шторы, — сказал он. — В магазине остались только синие шторы, наверное, из-за скидок. Жена выбирала, потом вдруг выбежала, не сказав ни слова… Я догнал ее на первом этаже… Она долго не могла прийти в себя… Она совершенно обычная женщина, без фантазий… Но она уверяет, что видела Максима.
Так.
— Этого не может быть, я понимаю. Да и жена понимает — с тех пор столько лет прошло…
Кирилл отвернулся.
— Даже если он остался бы жив… каким-то образом… Нет, это был другой парень. Он шагал с девушкой, они ели мороженое и смеялись…
— Почему вы не попробовали… его разыскать?
Кирилл помотал головой.
— Сон ушел, — ответил он. — А жена успокоилась.
— Понятно.
Кирилл оттягивал пуговицу.
— Я вот что хотел еще сказать… — Кирилл мялся. — Возможно, это важно, не знаю. Тогда моя жена нашла записку. Максим писал, что они отправляются на Байкал.
— В записке было что-то не так?
— Да… — Кирилл оторвал пуговицу, поглядел на нее с недоумением. — То есть…
— Почерк другой? — спросил я.
— Нам показалось, что нет… Но наверняка мы не уверены. Но… он никогда не интересовался Байкалом, я про Байкал от него ни разу не слышал. И Костя не интересовался… Для чего им на Байкал?
Я не ответил.