Снег Энцелада

То тут, то там встречались по Ингирю лиходеи, увернувшиеся от переборов людишек, промышлявшие татьбой и нищенством и гниющие заживо от того, что их записали в синодики и отпели еще при жизни. В болотах прятались бежавшие от псковских и новгородских кромешных походов чернокнижники, гилевщики и живорезы; шептали, что видели здесь людей самого Андрея Курбского, великого изменника, бежавшего в Литву, из тех, кого не успели утопить по нужникам и повесить на воротах, скрывались здесь, в запутанных сетях рек и притоков, в своих сырых землянках они правили ножи измены, писали змеиной кровью подметные письма и варили зелье грядущей Смуты.

Макарьевско-Ингирьский монастырь вопреки своему расположению в дебрях довольно быстро приобрел состояние и успех. Сюда охотно отправляли на вразумление ненадежных удельных князей, опальных бояр и постылых боярских жен, и эти люди, привыкшие жить в культуре, принесли культуру с собой: банные привычки, фряжские вина, греческие кушанья и французские блохоловки, венецианские стекла. В монастыре быстро составилась библиотека и достаточный распорядок блюд, в кельи стремились состоятельные богомольцы, а над Ямой Макария совершались чудеса исцеления и прозорливости.

— Понимаете, каждому городу нужна история, — говорила Зинаида Захаровна. — История, традиции, гимн…

В Смуту по Ингирю пошаливали. Путь из Нижнего на Ярославль оказался перебит, торговые и прочие люди сидели по городам, опасаясь польских отрядов, казаков, беглых стрельцов, шаек бродяг и ушкуйников, мир распался, и каждый стал сам за себя. Небеса, отвращенные тяжестью человечьих грехов, отдалились, и солнце стало меньше вдвое и втрое холоднее, его лучей не хватало, сырость сгноила травы, а спорынья пожрала хлеб.

Из земли вылупились небывалые ктыри, они разоряли борти и портили скот, выпивали глаза кур и коз, люди боялись засыпать и сходили с ума. Явились многие знамения, по большей части зловещие, и события, зловещие не менее. Стены Макарьевского монастыря покрылись черным мхом, а среди монахов приключился хохотун, поветрие не столь губительное, сколько возмутительно неприличное. Некоторые видели, как сам Макарий Ингирьский ходит и плачет по лесу, другие находили на скалах в верховьях реки чертовы резы народа чудь, а третьи видели и саму чудь, как полагается зобатую и белоглазую. Настоятель, взирая на творящееся разорение, провозгласил наступление последних дней, объявил отпущение душегубам и отворил подземелья.

— …А потом еще литовский отряд — они напали на Чагинский острог, разорили монастырь, а монахов закопали в Макарьевской Яме, — сказала Зинаида Захаровна. — Богатая история, богатая, мы оглядываемся на нее с уважением… Но в то же время с уверенностью смотрим в будущее. Кстати, я посоветовалась с сотрудниками, и мы решили, что именно вы должны стать автором нового гимна нашего города.

— Я?!!

Скотч более чем коварен.

— Именно вы, Виктор!

Перед моим содрогнувшимся внутренним взором возникла оранжевая фигура поэста Уланова. Он давно хотел сочинить подходящий гимн. От темного прошлого, через огненное настоящее, к светлому будущему, рука об руку, утенок и бульдог.

— Мне кажется, это… — сказал я. — Перспективно.

— Я как раз об этом и говорю — о перспективах! Знаете, пять лет назад мы приглашали археологов на старое городище, тут рядом, буквально двести метров.

Зинаида Захаровна указала бокалом.

— Дело в том, что в областном правительстве возникла идея создать в губернии пояс альтернативной и возобновляемой энергетики, и Чагинск предполагается в качестве пилотного объекта! На возвышенности вдоль реки…

Зинаида Захаровна указала бокалом, отпила.

— Здесь должны поставить три ветрогенератора. Но археологи нашли на берегу стоянку…

— Макарий Ингирьский? — уточнил я.

— Нет, еще до него. Неолит, керамика… Конечно, на масштабные раскопки нужны средства, а в нашем бюджете волки воют…

— Чрезвычайно прискорбно, чрезвычайно.

— Мы не отчаиваемся! Если сведения о неолите подтвердятся, то к Чагинску возникнет закономерный интерес. Нам, Виктор, нужен новый имидж — сплав старины и новации, традиций и технологий. И ваша, Виктор, помощь нам весьма пригодится, вы же понимаете…

Зинаида Захаровна замолчала, тяжело разглядывая бокал. Сочинить гимн Чагинска, книгу про Чагинск, у меня здесь корни, а на флешке есть материал про Макария Ингирьского и его великую Яму.

— А куда делся памятник? — спросил я. — На Центральной площади?

— Памятник? Это надо спросить у предыдущей администрации. Мы до сих пор судимся с мастерской, но…

Зинаида Захаровна щелкнула языком.

— Но надежд особых не питаем. Им не заплатили за работу, деньги вывели, впрочем, сейчас это не важно — памятник в большой степени разрушен. Однако мы думаем над его восстановлением. У меня есть эскизы, кстати… Не хотите посмотреть?

— Пожалуй…

— Тогда я сейчас.