Снег на кедрах

Уле тогда ответил, что согласен. Что Карл жил в этих местах, знает их. И он, Уле, готов поступить по справедливости. После чего протянул молодому человеку руку.

Тот пожал ее с серьезным видом. «Я тоже так думал», – сказал он.

В кухне они обговорили детали. У Карла деньги были вложены в «Сьюзен Мари» и в дом на Мельничном ручье. Наличных на тот момент у него была тысяча долларов, он выложил их на стол. Десять банкнот по сто долларов. И обещал, что к ноябрю продаст шхуну, а потом и дом. «Вот жена-то обрадуется, – улыбнулась Лисель Карлу. – А то вечно вас, рыбаков, не бывает по ночам дома».

Уле Юргенсен оперся на трость. Он припомнил еще одного посетителя, пришедшего в тот же день, только позже, – Миямото Кабуо.

– Подсудимый? – переспросил Элвин Хукс. – В тот же день, седьмого сентября?

– Та, сэр, – подтвердил Уле.

– В тот самый день, что и Карл Хайнэ?

– Та, сэр.

– Только позднее?

– Мы как раз сатиться обетать, – ответил Уле. – И тут постучать Миямото.

– Он сказал о цели своего визита, мистер Юргенсен?

– Та, сказать то же самое, – ответил Уле. – Хотеть купить землю.

– Расскажите нам поподробнее, – попросил его Элвин Хукс. – Что именно он сказал?

Они сели на крыльцо, стал рассказывать Уле. Миямото видел щит на сарае. Уле вспомнил слова японца – как поклялся, что вернет участок, принадлежавший его семье. Этот японец совсем вылетел у него из головы. Все-таки девять лет прошло.

Еще Уле вспомнил, что еще в 1939-м японец работал у него – вместе с бригадой он сажал малину. Уле вспомнил, как японец стоял в кузове пикапа, сбросив рубаху, и взмахивал кувалдой, забивая кедровые столбы. Должно быть, тогда ему было лет шестнадцать-семнадцать.

Уле вспомнил, что видел японца и по утрам – тот упражнялся в полях с деревянным мечом. Отца парня звали, кажется, Зэничи, ну или вроде того, Уле никогда не мог выговорить его имя.

На крыльце Уле спросил Кабуо об отце, но оказалось, что отец давно умер.

Потом японец поинтересовался насчет земли, насчет тех самых семи акров, когда-то принадлежавших его семье. Он хотел купить их.

– Видишь ли, ферма не продается, – ответила ему Лисель. – Уже продана. Сегодня утром приходил покупатель. Мне очень жаль, Кабуо, но это так.

– Та, – подтвердил Уле. – Нам очень жаль.

Японец напрягся. Вежливое выражение мигом слетело у него с лица, оно стало непроницаемым.

– Продана? Уже? – переспросил он.

– Да, – ответила Лисель. – Уже продана. Нам очень жаль, что так получилось.

– Что, вся земля? – спросил японец.

– Да, – ответила Лисель. – Нам очень жаль. Мы даже не успели снять щит.

Лицо Кабуо оставалось непроницаемым.

– И кто же купил ферму? – поинтересовался он. – Я бы поговорил с ним.

– Карл, сын Этты Хайнэ, – ответила Лисель. – Был здесь около десяти.

– Карл Хайнэ… – повторил японец, в голосе его послышалось что-то недоброе.

Уле посоветовал Кабуо поговорить с Карлом. Может, что из этого и выйдет.

Лисель покачала головой, спрятав руки в фартук.

– Уже продана, да, – сокрушенно повторила она. – Понимаешь, Уле с Карлом уже ударили по рукам. И Карл внес задаток. Мы не можем пойти на попятную, ты уж нас извини.

Японец тогда встал.

– Надо было мне прийти раньше, – сказал он.

Лисель позвонила Карлу и сообщила о Кабуо. На следующий день Карл снова пришел, чтобы снять объявление о продаже. Уле, опираясь на трость, стоял у лестницы и говорил Карлу о визите японца. Теперь Уле вспомнил, что Карла тогда интересовали подробности. Он слушал внимательно и все кивал. Уле рассказал обо всем, даже о том, как лицо вежливого японца вмиг окаменело, когда тот услышал, что земля уже продана. Карл Хайнэ все кивал и кивал; наконец он спустился с лестницы.

– Что ж, спасибо, что предупредили, – сказал он.

Глава 11

В тот день после объявленного в полдень перерыва Кабуо отвели в камеру на обед; это был уже семьдесят восьмой обед в тюрьме. В здании суда было всего две камеры, находившиеся в подвале; в них не было ни железных прутьев, ни окон. В камере едва помещалась низкая армейская койка, унитаз, умывальник и тумбочка. В углу бетонного пола было сточное отверстие, а в двери – крошечное зарешеченное окошко. Наружный свет в камеру не проникал. Под потолком висела лампочка без абажура; Кабуо включал и выключал ее, вворачивая и выворачивая из патрона. Однако уже в первую неделю пребывания в камере он понял, что предпочитает темноту. Глаза к ней быстро привыкали. В темноте не так давили стены и он меньше думал о заключении.

Кабуо сел на край койки и придвинул к себе тумбочку, разложив на ней еду. Сэндвич с арахисовым маслом, две морковины, лаймовое желе, жестяная кружка с молоком – все на подносе из кафе-закусочной. Он ввернул лампочку, чтобы видеть то, что ест, а также чтобы посмотреться в зеркальце для бритья. Жена сказала, что он выглядит как солдат Тодзё. Кабуо захотелось убедиться, так ли это на самом деле.