Снег, собака, нога

Случается, что животное обнаруживает вдруг, в процессе поиска еды во льду, труп своего сородича. И его он обнюхивает иначе, словно узнавая друга или родственника, и тыкает его мордочкой, словно пытаясь пробудить от затянувшегося, слишком глубокого сна. Он не ест его, по крайней мере если не доведен голодом до умопомрачения или полного равнодушия к простым, но стойким естественным запретам. Иногда эти встречи мордочек и носов напоминают беседы старых приятелей после долгой разлуки.

— Люблю эту вонь, — произносит пес, когда они выходят из дому запастись едой и свет едва не ослепляет их.

— Какую вонь?

— Да вот эту. Разложение. Грязь, земля. Испражнения. А потом первые цветы. Я покажусь сентиментальным, но меня эта вонь трогает.

Он скачет по оставшимся пятнам снега, потом обнаруживает пучок травы и бросается на него, затем несется распугивать других животных, собравшихся на пиршество.

Адельмо Фарандола наблюдает за ним, стоя на пороге хижины, и думает, что вел бы себя так же, будь он лет на двадцать моложе.

На следующий день, собирая мясо животных, торчащих из завала, Адельмо Фарандола наталкивается на торчащую рядом с одним из них ногу.

— Глянь, — ошеломленно показывает он псу.

— Это вчерашняя, — говорит пес.

— Правда?

— Ты что, не помнишь?

— Нет. То есть вроде припоминаю, но я думал, мне приснилось.

— Это вчерашняя нога, зуб даю.

— И что делать будем? Как мы решили вчера поступить?

— Ничего. Ждать, пока растает.

— Да ну?

— Да. Я, честно говоря, не то чтобы согласен, но ты…

Через несколько дней старик снова обнаруживает ногу.

— Нога!

— Да это все та же самая, хватит уже! — вопит пес в отчаянии.

— А, так мне не приснилось?

— Да чтоб тебя! — пес кричит.

— Что делать будем? Что мы решили в тот раз?

— Решили, — пес на сей раз решил воспользоваться случаем, — что мы его откопаем и всего достанем.

— Правда?

— Хочешь, поклянусь, — говорит пес.

— Мне кажется странным, что мы так решили.

— А вот.

— Очень странно. У нас не выйдет.

— Лучше подождем, пока оттает, — отвечает Адельмо Фарандола, когда пес продолжает настаивать. — Мы для этого человека уже ничего не сделаем. Он умер, его на куски порвало. И снег слишком плотный, и со льдом, с камнями, лезть на завал к этой ноге опасно, провалиться можно. А ты, если будешь лапами рыть, или наткнешься на что-то, или лапы повредишь. И сил у нас нет, зима была длинная, мы не в форме. Подождем.

И они ждут, день за днем. Но каждое утро, когда солнце из-за горизонта подает сигнал, посветив в грязное окно, они выходят из хижины и идут посмотреть, как тает снег.

Нога на месте, высохшая и черная, как деревце, сожженное молнией. Старику она больше не в новинку, но всякий раз оказывается подтверждением смутного воспоминания.

— Как давно она там? — спрашивает он однажды утром.

— Ты меня спрашиваешь?

— Сколько лет она там?

— Лет? Спятил, что ли? Неделю разве, — отвечает пес, который на самом деле не умеет вести счет дням.

— Надо бы сделать что-то, — говорит пес в другой раз, — эта штука уже сильно воняет.

— Ничего не чувствую.

— Я чувствую. А если чувствую я, то и другие тоже.

— Кто другие?

— Другие собаки. Коллеги мои. Зверье. Птицы. Сраные одичалые коты. Помнишь, что говорил твой приятель лесник? Тут правда волки водятся?

— Не знаю. И кто это мой приятель?

— Так, не знаешь? Хотя бы одного-то разок видел? Несложно ж ведь ответить, видел ты его или нет. Вот мне, например, однажды попадался. Да успокойся, в другой долине, далеко отсюда. Но если я его там видел, значит, и тут могу, этот народ кочует. А если одного видел, смогут и десятеро заявиться, народ этот стаями бродит.

Адельмо Фарандоле быстро надоедает, что пес много треплется.

— Нет тут волков, забудь. Так поступим. Будем приглядывать за этой ногой днем. Нам все равно заняться нечем.

— Днем? А ночью? Приятель, речь о животных, этот народ предпочитает добывать еду ночью, как еще объяснить?

— Я ночью сплю. Будешь ты тут сидеть и ногу охранять ночью?

— Не, погоди, я не думал, что дойдет до этого.

— Хочешь тут сидеть ночью? — напирает Адельмо Фарандола, и голос его грубеет.

— Нет, нет, что ты, — скулит пес.

Из-под тающего снега понемногу выступают новые останки. Новые копыта, рога, туловища — и морды с обнаженными зубами, черепа, глядящие изумленно, как застал их последний миг жизни.

— Это вроде как волосы в бороде растут, — говорит однажды Адельмо Фарандола.

— В смысле?

— Как волосы. Остатки эти, лапы. Выпирают, как волосы.

— А, понятно, — произносит пес, не понимая.

— Я про человечьи волосы, — продолжает старик.

— Ясно, ясно.

— Может, надо спуститься предупредить кого-нибудь? — спрашивает пес.

— И кого?

— Почем я знаю. Людей, вроде тебя. Деревенских.

Адельмо Фарандола смотрит вперед, туда, где от края впадины узкие расщелины и обломки камней тянутся вниз, в долину:

— Снега многовато. Надо ждать.

— Ладно, подождем. Но что-то эта нога меня тревожит, — не унимается пес.

— Пока снега многовато, говорю тебе. Убиться на спуске хочешь?

Через пару дней вновь спрашивают о том же.

— А со снегоступами ты бы мог легко спуститься по тропинке, по которой мы сюда поднимались, и…