Снег в августе

На улицу он не выходил. Местные новости поступали через маму или миссис Гриффин, которая заходила раз в несколько дней поговорить о том, чтó ему снилось. Худшей новостью было то, что в партере «Венеры» случился пожар и отчаявшийся владелец сдался и закрыл кинотеатр. Поговаривали, что кресла подожгли «соколы»: владелец вышвырнул вон Шатуна-Скорлупку за то, что он показывал неприличности двенадцатилетней девчонке. Доказать никто ничего не мог. Ни того, что показывал. Ни того, что подожгли. А Майкл собрал в памяти всех персонажей, появлявшихся на экране: Ганга Дина и доктора Циклопа, Кена Мэйнарда и Малыша Дюранго, Хамфри Богарта и Джеймса Кэгни, Бинга Кросби и Эдварда Джи Робинсона, а с ними – Тарзана, Кинг-Конга, Супермена, Чудо в маске и Дика Трейси. Он представил их всех вместе – сошедшими с экрана, скачущими на конях, едущими на авто, раскачивающимися на канатах в джунглях и говорящими слова прощания. Каждого. Даже Дракулу. Даже доктора Франкенштейна с его монстром.

Но на деле было не до прощаний, и с крыши Майкл мог разглядеть вывеску и какую-то надпись на ней: он знал, что это ЗАКРЫТО. Иногда, потный и усталый от подъема тяжестей, он лежал на животе на высоком козырьке, окаймлявшем крышу, и глядел вниз на Эллисон-авеню и потерянное им лето. Он часто видел, как Сонни Монтемарано и Джимми Кабински гуляют с другими ровесниками, попивают газировку и кидают медяками в стену закусочной. Иногда даже видел, как они играют в мяч. Но они не смотрели вверх. И он их не окликал.

А иногда он лежал на козырьке на спине и пялился в облака. Он видел, как они трансформировались и менялись, будто какие-то волшебники лепили из них громадные невесомые скульптуры в синем летнем небе. Как-то раз он видел Уинстона Черчилля, курившего сигару. Видел и Кухулина, грозящего кулаком англичанам. И индейцев, глядящих вдаль с утеса, и солдат с ручными гранатами в руках. Он видел пилигримов и львов, грузовики и горы, женские тела, горбуна из «Собора Парижской Богоматери», огромные галеоны с поднятыми парусами, водолазов, собак, хижины-иглу и атомный гриб. И как-то раз, в предвечернее время, когда солнце уже падало на Нью-Джерси и облака стали лилово-лавандовыми, он увидел Голема.

Громадного.

Безликого.

С распростертыми руками.

Ждущего, что его позовут.

В один из дней, почитав о Дворжаке, он попытался представить себе его симфонию «Из Нового Света». Он никогда не слышал эту вещь даже частично – и пробовал ее выдумать. Он закрыл глаза и увидел парусники Колумба в Атлантическом океане, где волны выше мачт, и музыка была полной опасности и звуков обрушивающихся волн, в ней были и тьма, и страх, ведь они наверняка были испуганы, отправляясь туда, где никому еще бывать не доводилось. Страх, что утонут. Страх нарваться на морского змея. А затем музыка в его голове стала мягче. Взошло солнце. Поверхность моря стала гладкой, как стекло. И в музыке стали слышны крики птиц. Они перекликались друг с другом. Садились на мачты. Они прилетали с суши. Из Америки. Музыка стала счастливой, она была наполнена солнцем, обильной листвой джунглей и звуками флейт – это индейцы устремились навстречу путешественникам на своих каноэ, неся с собою свежую воду и цветы. Вот он, Новый Свет!