Снег в июле

— Да свертывайте посвободнее! — кричал я. — Помнете ватманы.

— Э, все равно придется ночь сидеть, перечерчивать, — отвечал кто-нибудь из них. На чертежи Шестого они почему-то не обращали внимания.

— Вот, смотрите, — кричал я, — как нужно делать дипломный проект. Раз в жизни диплом делают…

— Всего хорошего! — вежливо прощались они.

Я оставался наедине с Шестым. Придвигал к себе чертежи: как любовно они выполнены, с каким знанием запроектированы. Я отдыхал.

— У вас будут какие-нибудь вопросы? — по привычке спрашивал я.

— Нет.

— Ну, тогда я поеду. Изнервничался с ними. Неряхи!

Он молча свертывал ватманы и аккуратно укладывал их в специальный картонный футляр.

Кажется, это была уже шестая консультация. Когда я приехал, прорабов еще не было, а в углу за столом сидел Шестой.

— Где? — спросил я.

Он тихо ответил, что они еще не пришли.

— Ну что ж, давайте ваши чертежи.

Он помялся — может быть, их все же подождать. Не так уж часто встречаешь такую деликатность, именно поэтому я начал консультацию. Когда мы уже проверяли колонны, пришли прорабы. Конечно, я тут же сделал им замечание: мало того, что они приносят грязные, неаккуратные чертежи, еще и опаздывают. Назло им решил на этот раз уделить Шестому больше внимания. Но смотри не смотри его чертежи — все было правильно. Только в углу, очевидно в спешке, не был проставлен размер сварного шва.

— Шов забыли. Проставьте, пожалуйста.

Он, видно, не расслышал. Начал свертывать ватман.

— Поставьте размер, тогда этот лист можно будет считать законченным. Я его подпишу.

— Я проставлю дома, — тихо сказал он.

Не знаю, какая муха меня тогда укусила, конечно, с успехом мог он это сделать дома, но я еще раз попросил проставить размер. Он развернул ватман, стал его рассматривать.

— Вот тут, — нетерпеливо сказал я. — Ну что же вы? Это какой шов?

Шестой молчал. Я с удивлением посмотрел на него.

— Прерывистый, — чуть слышно подсказал Корякин, сидевший рядом.

— Прерывистый, — повторил Шестой.

— Правильно. Ну, а как обозначаются такие швы?

— Ш-шесть, помноженное на сто… — снова тихонько начал Корякин.

— Помолчите, Корякин! — приказал я. Мне вдруг в голову пришла тяжелая мысль. — А вот это что такое? — указал я на диафрагму колонны.

Шестой молчал.

— А это что… Это? — Я начал спрашивать по всему листу.

Но Шестой продолжал молчать. Становилось ясно, что листы чертил ему кто-то другой, а он даже не удосужился разобраться в них.

Сейчас я уже не имел права кричать на него, как раньше на прорабов. По неписаным законам стройки ругать можно человека, который ошибся, или что-то не выполнил, или наконец выполнил плохо. Но если тебя систематически обманывают, ты должен быть предельно вежлив.

— Сейчас уже поздно. Попрошу вас во вторник к семи часам быть в учебной части.

Он искоса посмотрел на меня:

— Зачем?

— Я расскажу там, что проект делаете не вы. А самое главное, что вы его не знаете. Больше не стану вас консультировать.

Он медленно свернул листы, аккуратно положил их в футляр. Вежливо поклонился:

— До свидания.

По этому же неписаному закону стройки, а может быть, всякого производства, когда расстаешься с работником, ты должен быть почти ласков.

— Всего хорошего, — ответил я.

Прорабы удрученно молчали.

— Главный, — осторожно начал Корякин, — а может…

— Ваши листы, Корякин! — прервал я его.

С этого вечера до новой консультации я не имел покоя ни на работе, ни дома. Мне не переставали звонить по поводу Шестого дипломанта. Самые разные люди просили, требовали, рекомендовали оказать ему помощь, продолжить консультации. И что я заметил, у этих ходатаев было одно общее: они подчеркивали мою зависимость от них.

Звонил Равенский, заместитель управляющего трестом, очень важный в нашей главноинженерской жизни человек. Ибо и новая техника и самая что ни на есть передовая технология копейки не стоили, если вовремя не поступали детали, материалы. Он это хорошо знал, вел себя по-барски:

— Послушай, друг, чем тебе помогать нужно?

Я растерялся. Было так много прорех в материальном обеспечении, что я даже не знал, с чего начать. За несколько лет нашей совместной работы Равенский ни разу так ко мне не обращался.

— Э-э, Никодим Петрович…

— Ну что «э-э», сообразить не можешь? Так я тебе скажу: песок тебе нужен, двести кубов. Так?

— Так, Ни…кодим Петрович.

— Монолитный бетон — триста двадцать. Так?

— Та…ак.

— Столярка с ДОКа номер семь на корпус номер восемь. Так?

— Совершенно верно.

— Так вот имей в виду, все это ко вторнику у тебя будет. Ко вторнику. Годится?

Я радостно ответил, что годится. Правда, не сразу понял, чем этот день отличается от других, почему все блага должны появиться именно во вторник.

— Послушай-ка, — продолжил он, — мне, между прочим, рассказали, что ты в институте еще подрабатываешь. Верно?

— Да, Никодим Петрович. Но я вечером, после работы. Два раза в неделю консультирую…

— Я тебе это не в виде замечания, — снисходительно заметил он. — Консультируй хоть каждый день, мне-то что? Только людей не обижай. Ты там одного парня прижал, а у него отец…

— При чем тут отец?