Снег в июле

На улице Костя предложил отвезти ее, но она пробежала мимо. Как он смел! Как он смел!.. А чем она может их наказать? Слабая она, винтик! Слезы помимо ее воля застлали глаза, она остановилась… Все, что ее окружало, вдруг начало раскалываться: солнце разделилось на две половины, и они раздвинулись; сейчас по-прежнему жгла только одна, а другая повисла и вот-вот упадет; улица, покрытая серым асфальтом, как пластырем, вдруг встала на дыбы, смешно, право: автомашины ползли по ней вверх как муравьи и не срывались; одно из зданий, что стоит на углу, оно всегда казалось ей таким прочным, рассыпалось на куски… на куски… А она раскована, нет незаконченного дома, который люди-людишки хотят провозгласить готовым к заселению, нет давней муки — любви к Петру Ивановичу, и слова, которое она дала Важину, тоже нет. Холодная чистая пустота в ее душе, она свободна…

— Нина Петровна, — кричал кто-то сзади, — Нина Петровна!

Ее, кажется, зовут? Да какая разница!..

— Нина Петровна, куда вы побежали?! Петр Иванович ведь просил вас остаться. Он вызвал секретаршу и продиктовал письмо. Петр Ива возражает против государственной комиссии. Теперь мы втроем.

Она посмотрела невидящими глазами — Алешка!

— Что ты болтаешь, Алешка? — не веря ему, не веря себе, что она это слышит, проговорила. Нина. — Что ты болтаешь! — Но расколотый мир вдруг начал собираться: половины солнца сошлись вместе, сейчас уже ни одна из них не упадет; улица опустилась, и машины, как обычно, мчатся по ней, а куски здания вот прямо на глазах соединяются — как это странно, что каждый обломок знает свое место! Может быть, жалко, может быть, жалко, что исчез расколотый мир? Нет холодной пустоты, раскованности, все возвращается на свое место: предметы, люди… и ей нужно вернуться на свою стройку.

— Я слышу, Алешка. Не кричи, вон на нас уже поглядывают люди. Слышу!

Она, конечно, вернется, другого пути нет, но на всю жизнь запомнит она видение расколотого мира…

В 14.00 Северову позвонили из главка, просит срочно приехать начальник. Он быстро начал собираться. Что брать? Конечно, все материалы за первый квартал, может быть, возникли сомнения и требуется что-то уточнить. Ну что ж, все давно собрано в старой папке (счастливой), которая с ним уже десяток лет или даже больше. Он положил папку в портфель и бодро вышел. Он готов все доложить — цифры! — тут все ясно. С ними всегда ясно, а вот… он чувствовал, что дело тут не в цифрах, будет разговор об управляющем. Если честно, он не хотел этого разговора, не готов. Пора, конечно, уже давно пора иметь свое мнение, но вот не имеет…

На улице его ждала машина.

— Садитесь, Леонид Сергеевич, приказано доставить вас одним духом, — сказал, многозначительно улыбаясь, Костя.

Машина сразу набрала скорость. Справа, слева мелькали дома окраин. «Наивных», — как окрестил их Важин. «Почему вы их так называете?» — как-то спросил Северов. «А вы посмотрите: дома, магазины, асфальт — все вроде как в центре, а нет, вон бурьян растет, во дворе белье сушится, деревья тут косматые, не подстриженные, и сколько ни заливай все асфальтом, ни повышай этажность домов, все равно это не город».

Важин не переносит отступлений от правил: «бурьян растет», «белье сушится»! Не положено в городе, ну а если все-таки бурьян и белье — значит, это не город.

Северов вдруг подумал, что, может быть, огромная махина машин, созданная революцией в технике — НТР, как ее назойливо называют, требует для себя именно таких управляющих, жестких, без «фантазий». Ибо какие фантазии возможны с машиной, которая работает с определенной оптимальной нагрузкой, меньше нельзя — она не будет использована, больше нельзя — она быстро износится; какие фантазии возможны со зданием, когда все его части типизированы и изготовлены на заводе с миллиметровой точностью; наконец, о каких фантазиях может идти речь, когда детали для дома поступают с десятков заводов в определенном ритме, не зависящем ни от прораба, ни от управляющего трестом. Она, научно-техническая революция, требует именно таких руководителей, ибо люди, сами создавшие машины, не хотят им подчиняться — трудно работать постоянно в одном ритме, на одном процессе, людей нужно заставлять. Так рождается жесткость Управляющих техникой.

Но ведь холодность, жесткость сами по себе противны человеческой природе, человек должен быть человечен. Как же тут? Очень просто: управляющие техникой будут мягки, нежны в своей семье, с друзьями… Но тогда что же, управляющие эту самую жесткость будут, как спецовку, «надевать» на работе?..

— Леонид Сергеевич, — не поворачивая головы, вдруг спросил Костя, — Петра Ивановича снимают? Жалко, с ним интересно.