Снега

Вбегают  И в а н о в н а,  В л а д и с л а в,  М а р и я,  И в а н  Ф е д о р о в и ч,  З и н а.

И в а н о в н а. Алёшенька, не надо… Что же это, господи!

К о л е с н и к о в. Славка! Едем! Немедленно.

М а р и я (Владиславу). Успокойте его, скажите ему что-нибудь.

И в а н  Ф е д о р о в и ч. Умоляю вас… Сейчас вернется Елена Владимировна. Подождите хоть ее.

К о л е с н и к о в. Прочь! Все — прочь!

В л а д и с л а в. Ты забыл, подполковник, зачем ты ехал сюда.

К о л е с н и к о в. К черту! Не рассуждать! На станцию!.. (Встал, пошатнулся. Негромко.) Владислав, подойди ко мне.

Владислав подбегает.

(Колесников, как маленький ребенок, прижимается к нему и говорит совсем тихо.) Славка, убери меня отсюда…

З а н а в е с

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Еще до открытия занавеса слышен дружный смех женщин. Занавес открывается. Лесная делянка. Утро. Солнечные лучи пробиваются сквозь деревья, и кажется, что над лесом кружится золотая пыль. Д е в у ш к и  и  ж е н щ и н ы  в рабочих костюмах: сапогах, ботинках, простеньких платьях — слушают «оратора», одну из своих подружек, о з о р н у ю  д е в у ш к у.

Д е д  Н а з а р  сидит поодаль, слушает, улыбается.

О з о р н а я. Ой, бабы, девоньки! У меня до сих пор сердце до невозможности колотится, как его глазки голубые вспомню. Вы подумайте только. Два ордена на груди, два еще недополучены, голос как у самого Чапаева, а на лицо-то совсем ребенок — ну прямо херувим.

Д е д  Н а з а р. От бабы! От народ в юбках…

О з о р н а я. А уж как речь начал… «Товарищи женщины, на вас смотрит вся страна», — и гляжу, глазками своими голубыми на меня устремился. Строго — точно на меня, не спорьте, девоньки. Я, конечно, перво-наперво разрез в блузке вот так прикрыла…

Под смех женщин приоткрывает воротник блузки.

…глаза до невозможности внимательные делаю и не то что каждое слово — каждую букву его глотаю. Слышу, он от боев-то уклоняться начал, на другой ход мысли перешел — о женщинах, детях заговорил, которые в прифронтовой полосе живут, потом к леспромхозу нашему разговор повернул, о разборных домах — совсем уж к нам близко… Эх, думаю, упустишь ты, Катька, свое счастье, ежели промашку дашь. Сейчас, думаю, вскочу и на весь лес заору: «Бабы, беру на себя обязательство обеспечить товарища фронтовика культурным отдыхом до полного окончания положенного ему отдыха военного времени».

Женщины смеются.

Д е д  Н а з а р. От бабы!

П е р в а я  ж е н щ и н а. И не мечтай, Катюшка, — глядишь, какой-нибудь дурехе как раз и достанется.

В т о р а я  д е в у ш к а. Ой, боже мой, идет! У кого же зеркальце есть, ради бога?

Входит Владислав, окруженный девушками и женщинами. В сторонке появилась Луша.

П е р в а я  ж е н щ и н а. А вас давно ранило?

В т о р а я  ж е н щ и н а. Как по-вашему, война скоро кончится?

Т р е т ь я  ж е н щ и н а. Мой брат седьмой месяц не пишет. Его ППС восемьсот сорок четыре, — не знаете, на каком это фронте?

П е р в а я  д е в у ш к а. Приходите вечером на танцы.

В т о р а я  д е в у ш к а. Вы женаты?

О з о р н а я. Глупости спрашиваешь — они еще совсем молодые. (Смело, почти дерзко смотрит в глаза Владиславу.) Вы у нас еще долго пробудете?

В л а д и с л а в. Дней двадцать еще.

О з о р н а я. Значит, поговорим…

П е р в а я  ж е н щ и н а (кивком головы показывая на Лушу). А Луша-то, тихоня наша, молчит, ни одного вопросика не задала.

О з о р н а я. Ей наши речи непонятные. Ей теперь Максим, с фронта прибывши, вопросы задает, а она отвечает…

Все смеются. Входит  Н а с т я.

Н а с т я (строго). Взяли в переплет. А ну, отцепитесь, чего человека смяли. Рады, что безоружный.

П е р в а я  д е в у ш к а. А мы, тетя Настя, ничего… Мы беседуем.

Н а с т я. Знаю я ваши беседы. Марш на работу! Уважим товарища старшего лейтенанта за его речь. Слыхали, как наши дома́ люди ждут.

О з о р н а я. Бабы, берись за веревку.

В л а д и с л а в. Я вам помогу.

Вместе со всеми Владислав берется за веревку, петлей обхватившую толстое бревно.

В т о р а я  д е в у ш к а. Ой, товарищ старший лейтенант, не мужское это дело — вы кожу на руках можете повредить. Нате рукавички.