Снежная пантера

На последнем перед Юйшу перевале забарахлили тормоза. Шофер тормозил вручную, и при проходе виражей страстность его мантр усиливалась. Следуя странному буддистскому патологическому рефлексу, он нажал на ускорение, когда понял, что тормоза не слушаются. Его счастливый фатализм повлиял на меня: в конце концов я тоже стал считать такое поведение логичным. Почему бы и не покончить со всем в это чистое утро! Горы сверкают, звери царствуют на хребтах. Несчастный случай с нами ничего бы не изменил в жизни последних пантер.

Обуздание дикости

Был бы я сильно разочарован, если бы не встретился с пантерой? Трех недель в озоне недостаточно, чтобы убить во мне европейца-картезианца. Я всегда предпочитал оцепенелой надежде осуществление мечты.

В случае неудачи восточные философы, прожаренные на тибетском плато или пропеченные солнцем на берегах Ганга, предоставили бы мне утешение в виде практики отречения. Если бы пантера не пришла, я радовался бы ее отсутствию. Фаталистическая метода Питера Матиссена: считать суетным то, чего не удается заполучить. Именно так действует Лис у Лафонтена: выказывает презрение к винограду, когда понимает, что тот недостижим.

Я мог бы отдаться божественному духу Бхагавадгиты, последовать предписанию, данному Кришной Арджуне: с одинаковым чувством смотреть на успех и на неудачу. «Пантера перед тобой — радуйся, а если ее нет — радуйся ровно так же», — прошептал бы он мне. О, какой опиум — Бхагавадгита, и как прав был Кришна, когда хотел видеть мир равниной без рельефа, воспевал полный душевный покой, иными словами — сон!

Но можно было также снова обратиться к Дао. Я начал думать, что отсутствие — то же самое, что присутствие. Не видеть пантеру стало бы для меня способом ее видеть.

На крайний случай оставался Будда. Принц садов утверждал, что ничто так не болезненно, как ожидание. Достаточно было избавиться от желания подстеречь животное, шествовавшее по горам.

Азия — неисчерпаемое хранилище целительных снадобий для духа. Но и на Западе есть свои лекарства. Первое содержится уже в христианстве; второе — современной выделки. Католики укрощают страдание с помощью одновременно нарциссической и превозносящей христианское смирение идеи приятия разочарования. «Господи, если я не увидел пантеру, так это потому, что я недостоин ее, благодарю Тебя за то, что Ты избавил меня от суетности встречи с ней». У современного человека — другой способ спасения: он упрекает других. Достаточно посмотреть на себя как на жертву, и признавать неудачу не приходится. Жаловаться можно было бы примерно так: «Мюнье плохо расположил засады, Мари слишком шумела, мои родители сделали меня близоруким! К тому же богатеи перестреляли пантер. Ох, как я несчастен!» Искать виноватых можно долго, к тому же эта тактика позволяет обойтись без самоанализа.

Однако утешать себя не было необходимости. Я увидел прекрасное лицо духа камней. Во мне поселился образ пантеры, прокравшийся под веки. Закрываю глаза и вижу лицо надменной кошки, ее черты и складки изящной и устрашающей морды. Я видел пантеру, я украл огонь. Я ношу в себе головню.

Я узнал, что высшая добродетель — это терпение. Самая элегантная и наиболее прочно забытая. Терпение помогает любить мир, прежде чем стремиться его изменить. Оно побуждает сесть перед сценой и наслаждаться зрелищем, пусть это будет хоть трепетание листка. Терпение — это поклон человека тому, что дано.

Какая черта требуется, чтобы написать картину, сочинить сонату или стихотворение? Терпение. Оно всегда дает вознаграждение, потому что одновременно несет в себе риск чувства, что время течет слишком медленно, и способ не заскучать.

Ждать — это молитва. Что-то приходит. А если не приходит, так это потому, что мы не умеем смотреть.

Спрятанное лицо

Мир был сундучком с украшениями. Драгоценные камни оставались редкостью, поскольку сокровищами завладел человек. Иногда что-то сверкающее еще появлялось. Тогда земля светилась и переливалась. Сердце начинало биться сильнее, дух обогащался зримыми образами.

Звери производили впечатление, ибо были невидимками. Я не строил себе иллюзий: разгадать тайну зверей невозможно. Они принадлежали к истокам и биологически оставались очень далеки от нас. Мы, человечество, объявили им тотальную войну. Истребление почти закончено. Нам нечего им сказать, они отступили. Мы восторжествовали, и вскоре всем нам, человеческим существам, предстоит в одиночестве задаваться вопросом, как это мы сумели так быстро произвести уборку.

Мюнье подарил мне возможность приподнять край завесы и поразглядывать блуждание владык Земли. Последние пантеры, тибетские антилопы чиру, куланы выживали с трудом, преследуемые и вынужденные прятаться. Встретить одного из них означало наблюдать очень древний, почти исчезнувший порядок: договор незапамятных времен между зверями и людьми — одни приходили на службу, другие поэтизировали зверей и придумывали богов. По необъяснимой причине мы с Мюнье испытывали ностальгию по этим старым верноподданническим чувствам. «Темная верность павшим вещам»[11].