Раз в три дня я поднимался на высокий угловатый выступ-контрфорс у входа в ущелье Давансая, с крутых северных склонов которого часто срывались лавины. Там я тоже делал описание шурфов на ровном участке и на крутых лавиноопасных склонах. При этом приходилось страховаться тонким стальным тросом или прочной капроновой веревкой. Отсюда, с двухсотметровой высоты, хорошо была видна станция, метеоплощадка и клубок лыжных следов. Синие тени, чуть лиловатый отблеск полуденных снегов, поток света из голубой бездны…
Шурфование было у нас самой тяжелой и самой опасной работой. Тяжелой не в смысле затраты энергии, а, наоборот, из-за неподвижности, когда приходилось по нескольку часов не вылезать из глубокой снежной ямы.
Хорошо на южном склоне: солнышко светит, да и снег здесь редко бывает глубже полутора метров. Лавины отсюда тоже редко сходят, так что шурфуй на здоровье.
А на затененном холодном северном склоне глубина шурфа всю зиму больше двух метров. Стоишь перед снежной стеной высотой чуть не в полтора человеческих роста и знаешь, что если двинется снег, то тут уж никакая страховка не поможет.
Молчит снег, только тонкая дрожащая стрелка динамометра показывает, насколько надежна его толща. В слоях плотного, мелкозернистого, похожего в изломе на пиленый сахар снега силы сцепления иногда превышают пять тонн на квадратный метр. Тут и скрепером не подцепишь. А вот у самой земли под слоем крупнозернистого снега видны тонкие волокнистые кристаллы. Приходится опускаться на колени, чтобы лучше рассмотреть самое коварное проявление снежного метаморфизма — глубинную изморозь. Она возникает в результате перемещения паров внутри снежной толщи и образует горизонт скольжения, по которому сходит весь вышележащий снег. Однажды весной, спускаясь вдоль снежного карниза, я неожиданно услышал зловещий треск. Прямо у меня под ногами змеей скользнула извивающаяся трещина. Одним отчаянным рывком я оказался в стороне, а карниз вместе со всем находившимся на склоне снегом с грохотом рухнул на дно сая. Объем обвала доходил почти до двух тысяч кубических метров, а причиной схода послужило образование глубинной изморози.
Кроме шурфования в мои обязанности входило обследование всех лавин, сошедших в бассейне Кызылчи, и определение при помощи теодолита высоты снега по рейкам, поставленным в местах накопления снега.
Чуть выше меня проводил такие же «снегоройные» работы Кашиф Билялов. Я работал от САНИГМИ, он — от станции. К счастью, в скором времени это дублирование было прекращено и наши разобщенные исследования стали проводиться по единой программе.
Новый год
За тех, кто далеко, мы пьем,
За тех, кого нет за столом.
Перед самым новогодним праздником случилась довольно забавная история. В этом году, как и в предыдущем, на станцию Ангрен-плато не успели вовремя завезти топливо, поэтому было решено опять забросить его самолетом.
Самолет вели летчики, не знавшие места расположения станции. Заметив в глубине гор небольшой домик с метеоплощадкой, они решили, что это и есть цель их полета. На самом деле под ними была Кызылча, где в сарае хранилось пятнадцать тонн каменного угля.
На Кызылче никто ничего не понял. Самолет, о котором не было никаких радиограмм, внезапно появился из-за гребня и пошел в пике. Потом какой-то предмет отделился от него и со свистом врезался в снег. Один из зимовщиков подбежал к месту падения и с изумлением увидел толстое кривое полено. Недоуменно взглянул вверх, увидел идущий в новую атаку самолет и кинулся наутек. На этот раз плотное трехпудовое узловатое полено, словно ракета, наискось пробило фронтон дома, потолок, дверь и застряло в полу рядом с остолбеневшим Борисом Латышевым. Несколько секунд стояла тишина, в которой растворялся рокот самолета, затем оглушительный хохот потряс станцию. Начальник станции Сергей Петрович Чертанов пустил красную ракету и замахал самолету алым полотнищем — дескать, осторожней надо! Но летчик, видимо, воспринял это как радостный привет и высыпал из самолета прямо над головами кызылчинцев еще несколько связок дров. Все бросились в дом.
Когда «бомбежка» закончилась и самолет с победным гулом растаял в стороне Ташкента, о происшествии сообщили в управление, а оттуда на аэродром. Для Кызылчи это был один из забавных случаев в ее истории, а «платовцам» пришлось подождать еще несколько дней, пока наконец новый груз топлива был доставлен точно по адресу.
Наступила новогодняя ночь.
Все сотрудники станции, исключая дежурных, собрались в кают-компании. В углу у окна сияла стеклом и фольгой игрушек высокая елка, вернее, арча, срубленная в низовьях Кызылчи. Под потолком на резинке медленно крутился волейбольный мяч, оклеенный осколками зеркал. Когда тушили свет, на мяч направляли лучи нескольких карманных фонариков и световые зайчики скользили по стенам, создавая иллюзию густого снегопада.