Снежная робинзонада

После женитьбы Витя не изменился. Помогал Лиде осваивать на практике специальность радиста, часами крутил на морозе застывшие движки, ворочал тяжелые бочки с горючим, подолгу сидел в гулком грохоте и ядовитых выхлопах, регулируя ритм работы агрегатов, таскал двухпудовые аккумуляторы и делал еще много другой нелегкой работы, какую приходится выполнять каждому радисту зимовки.

Мы были друзьями. Не знаю, что он нашел во мне, а в нем каждого привлекала скромность, душевная доброта, постоянная бодрость, всепоглощающая увлеченность своей профессией. Зимними вечерами мы часто беседовали в их небольшой уютной комнатке. Нередко в разговор вступала и Лида, не переставая при этом заниматься каким-нибудь своим рукоделием.

Единственной Витиной слабостью была шпиономания. По-видимому, он прочитал слишком много литературы «про шпионов», которой особенно увлекались в середине пятидесятых годов. Ему казалось, что станция постоянно окружена бесчисленными полчищами агентов разведок всех капиталистических стран. Иногда в шутку я советовал ему завести специальную таблицу и ежесуточно отмечать в отдельных графах подозрительные следы на снегу, бесследно тающие в тумане загадочные фигуры, самолеты без опознавательных знаков, таинственные радиосигналы и т. д. Витя смеялся вместе со мной, но через несколько дней снова замечал что-нибудь неблагонадежное в окружающем мире. Дважды ночью он поднимал на ноги всю станцию, приняв падающие звезды за сигнальные ракеты шпионов, и взъерошенные, полуголые, ошалевшие со сна зимовщики выскакивали из дома, чтобы дать отпор коварному и хитрому врагу. Полязгав на холодном ветру зубами и убедившись в отсутствии агрессора, все расходились досыпать, предварительно высказав Вите все, что они думают по этому поводу.

Однако подобные случаи лишь придавали больше остроты нашей жизни на зимовке, делая ее более живой и интересной.

Леня Павловичев вырос у Черного моря, там же служил в армии. Не без влияния Одессы сформировался его характер — сплав вечного оптимизма, яркого юмора и энтузиазма в любой работе. Боксер-разрядник с могучими мышцами и стремительной даже в покое фигурой, в полном расцвете физических сил, он обладал редкой неутомимостью и поистине бесконечным запасом энергии. Вместе с женой, тихой тоненькой Людой, он провел на станции всего два года. Жаль, потому что рядом с такими людьми, как он, хочется быть подольше.

Леня пришел на станцию с завода, не зная новой профессии, имея довольно смутное представление о нашей работе. Но, овладев специальностью гидрометнаблюдателя, он заинтересовался этим. Работая в группе лавинщиков, наиболее здоровых ребят, он вместе с нами рыл шурфы, карабкался по лавиноопасным склонам, дежурил на «Филиале». А сколько приборов и приспособлений сделано его поистине золотыми руками! Хотя он многого не знал в сложной науке о снеге, но хотел, стремился знать, а в человеке это самое ценное, самое главное.

Как-то в начале ноября 1962 года мы вдвоем расставляли металлические рейки в верховьях Давансая, по которым зимой в теодолит отмечали высоту снега в недоступных местах. Каждая рейка весила около пуда и представляла собой трехметровый отрезок «уголка» (стального проката, имеющего в поперечном сечении форму угла), на который через равные промежутки были наварены металлические пластины. Груз нелегкий и нетранспортабельный, больше двух штук не возьмешь, а кроме этого приходилось тащить еще и инструмент. Предстояло подняться на полторы тысячи метров выше станции, пройдя по снегу и скалам километров пятнадцать.

После нескольких часов пути я стал было ворчать на мерзкую погоду, ледяной ветер, острые камни, глубокий рыхлый снег, нашу работу и на жизнь вообще. Но в присутствии Лени долго ныть было невозможно. При взгляде на него, молодого, здорового мужчину, невольно начинаешь чувствовать больше уважения и к самому себе. Дескать, и ты ведь такой же, а ноешь!

Мы поднялись выше 3500 метров. Свирепый, пронизывающий ветер сбивал с ног, швырял в лицо острый, колючий снег, а иногда даже мелкие камни. Через острый гребень хребта, как воины через стены города, упрямо и неудержимо лезли плотные сизые облака. Я оглянулся. Леня стоял на груде каменных глыб лицом к ветру и улыбался. Нет, на него не наводила тоску такая погода, хотя он и вырос на черноморском берегу.

Таким он мне чаще всего вспоминается, улыбающимся ветру, снегу и непогоде.