Снежная робинзонада

Окончив Арктическое училище и отзимовав год на острове Уединения в Карском море, Анатолий Сидоров попал на Кызылчу в качестве старшего техника лавинной группы. Ему не нужно было привыкать к зимовке, он вошел в коллектив, как хорошо изготовленная деталь на свое место в машине, поэтому с ним никаких особенных приключений не происходило. Это был кадровый работник Гидрометслужбы, хорошо знающий свою специальность и теоретически, и практически; он обладал крепким здоровьем и спокойно переносил смену обстановки. Правда, привыкнув постоянно жить в коллективе, даже на арктической зимовке, он совершенно не переносил одиночества. В то время как для меня мир был везде и всегда интересен и полон жизни, Анатолий в одиночестве впадал в тоскливую меланхолию. Поэтому большую часть дежурств на «Филиале» я взял на себя, оставив ему техническую обработку результатов наблюдений. Такое разделение труда устраивало нас обоих.

(В общей сложности за два года я провел на «Филиале» в полном одиночестве три-четыре месяца. Это уже была своеобразная «ультразимовка»: один, выше станции, на узком ветреном гребне, среди дымящихся снежных застругов.)

Так же незаметен и в то же время незаменим был метеоролог Володя Кожанов. Тихий и невозмутимый, он был полной противоположностью своей боевой и шумной жене Люде, тоже метеорологу. Год за годом оба они честно и безукоризненно выполняли свою работу.

А к метеорологам у нас предъявляются особенно строгие требования, так как Гидрометслужба — это точность во всем: во времени и в порядке наблюдений, в отсчете показаний приборов, в обработке. И пусть они оба всего лишь рядовые службы погоды, но от таких рядовых зависит точность прогнозов, а значит, безопасность полетов, надежность и быстрота штормовых предупреждений и многое другое.

Старший инженер-гидролог Кызылчи Анатолий Слободян дважды был ее начальником. Гидролог по призванию, он словно был рожден с удовольствием копаться в сложных электросхемах различных приборов, в мельчайших деталях гидрологических вертушек и самописцев; терпеливо корпеть над графиками, схемами и диаграммами, в которых дикое переплетение кривых заставило бы взвыть от зависти самого изощренного абстракциониста; в любое время года и суток, в любую погоду стоять на шатком гидрометрическом мостике, согнувшись над бешеным потоком; строить, забыв об усталости, водосливы, искусственные русла, устанавливать приборы, изобретая при этом что-то новое, свое. Правда, при этом появление новых идей иногда срывало осуществление старых, и некоторые проекты были выполнены только наполовину.

За увлеченность работой, за преданность своей нелегкой профессии зимовщики прощали ему все недостатки и ошибки. Анатолий проработал на Кызылче пять лет. И многое было сделано только благодаря его энергии и энтузиазму.

С Эриком Добкиным я познакомился осенью 1962 года. До этого он работал инженером-гидрологом где-то на Дальнем Востоке. В наших характерах оказалось много общего: мы оба любили слою профессию, найдя в ней призвание, оба до тридцати лет сохранили в душе романтику юности. Со мной он сдружился сразу, хотя со своими коллегами гидрологами часто расходился во мнениях, затевая шумные споры. Я был самым старым среди кызылчинских холостяков. Примкнул к нашей компании и «временно холостой» Эрик, жена которого должна была приехать позднее.

Вечерами мы собирались в сушилке — небольшой комнатке в нашем доме, где была большая печка с плитой. Приходили продрогшие в снежных шурфах гляциологи, промокшие гидрологи, усталые метеорологи. Над раскаленной плитой тесно висели сырые телогрейки, сапоги, носки, портянки, рукавицы. А мы, раздевшись до трусов, сидели во влажной жаре и, по образному выражению Лени Павловичева, «балдели». Зимовщики умеют ценить тепло. Начинались разговоры, истории, шутки. Скромные «женатики», зашедшие «на огонек», только поеживались и смущенно улыбались, слушая эти импровизации. Могло показаться, что здесь собрались прожженные циники, но это было далеко не так. Часто чем меньше у человека опыта в некоторых жизненных вопросах, тем более опытным и знающим ему хочется казаться, хотя бы в разговоре.

В нашей компании стал даже выходить устный роман «про шпионов». При этом каждый из присутствующих изображал одного из героев нашего детектива. Свобода мысли и слова придавали роману весьма своеобразный оттенок. Остановились на том, как шпионка, переодевшись мужчиной, кокетничает со шпионом, переодетым женщиной. Вскоре, однако, роман прекратил свое существование.

Прочитав однажды в журнале о «культуризме» — атлетической гимнастике, помогающей развивать могучие мышцы и великолепную фигуру, мы, не откладывая дела в долгий ящик, раздобыли гирю, гантели, соорудили из лома и двух ведер с цементом небольшую штангу и по вечерам, кряхтя и обливаясь потом, с увлечением ворочали в нашей комнате этот железобетонный гарнитур. Каждый входящий невольно проникался уважением к обитателям общежития, орудовавшим почти центнером железа и камня.