Какой-нибудь восторженный романист не преминул бы написать в этом месте, что для Наташи началась новая жизнь, но, по сути, это было не так. Да, призрак нищеты отступил, и Верещагины перебрались с авеню Клиши на Севастопольский бульвар, но очень быстро стало ясно, что работа манекенщицы таит в себе множество подвохов. Надо всегда хорошо выглядеть, производить благоприятное впечатление, быть любезной с клиентами и приносить прибыль, как можно больше прибыли. Самой главной проблемой являлись клиенты. Многое бы упростилось, будь все посетители домов моды воспитанными людьми, которые действительно приходят, чтобы купить одежду; но таких на самом деле меньшинство. Богатые светские бездельницы являлись, чтобы заставить показать себе всю коллекцию, надменно хаяли ее, одновременно отпуская шпильки в адрес манекенщиц, и гордо удалялись, ничего не заказав. Дородные господа с брюшком сообщали, что хотели бы купить что-нибудь в подарок супруге, а на самом деле высматривали себе среди девушек очередную любовницу. Некоторые клиенты вообще вели себя так, словно находились на невольничьем рынке, и обращались с манекенщицами просто оскорбительно. Неудивительно поэтому, что у графини особенно привечали одну взбалмошную актрису, которая появлялась раз в полгода, восклицала, что у нее ни на что нет времени, через четверть часа убегала с показа, а затем заказывала всю коллекцию, которую оплачивал содержавший ее министр.
По выходным Наташа позировала Голенищеву в студии и, несмотря на все неудобства – жару, слепящий свет софитов, перфекционизм фотографа, который многих раздражал, – ловила себя на мысли, что работать фотомоделью все же легче, чем иметь дело с капризами, грубостями и выходками клиентов. Фотосессию с Мармеладом забраковали почти все редакторы. Они сочли, что девушка выглядит слишком юной, а кот на снимке вообще ни к чему, но один журнал все же взял самое удачное фото. На нем Наташа была снята по грудь, из-под мехового палантина почти не было видно платья, зато Мармелад получился во всей красе, а благодаря стрелкам на веках в лице Наташи тоже проглянуло нечто кошачье. Ей самой это фото очень нравилось; не довольствуясь журналом, она выпросила один отпечаток у фотографа и повесила в своей комнате.
– Надо же, никогда бы не подумала, что в день съемки ты носила его выстригать колтуны, – заметила Татьяна Александровна. – И какой он получился тут солидный, упитанный, хотя на самом деле худой! А ты просто красавица, хотя помада, конечно, слишком темная…
Наташа хотела ответить, что вообще-то во время съемки у нее болели ноги, что ей было жарко, душно, неудобно, что лучезарность, исходящая от снимка, целиком является заслугой фотографа – но ее остановила одна простая мысль: какая, в сущности, разница, что там было на самом деле? Все видят замечательное фото, ну и прекрасно. Ни к чему тащить зрителей за кулисы и говорить о колтунах кота и туфлях на два размера меньше.
Голенищев познакомил ее с другими фотографами, на которых она произвела приятное впечатление ровным характером и отсутствием капризов, отравляющих совместную работу. Один из них предложил ей позировать для снимков, которые сопровождают рекламные объявления. Это небольшие фотографии, занимающие обычно менее четверти журнальной полосы, и они котировались гораздо ниже, чем съемки для портфолио крупного журнала. Но Наташа подумала, что за работу ей заплатят, а раз так, отказываться нет смысла.
Сначала она рекламировала мыло, зонтики и тушь для ресниц, позже последовали шляпки, драгоценности, фотоаппараты, духи. Много денег Наташа не заработала, но тем не менее ее стали узнавать, и когда Голенищев приносил ее студийные снимки, редакторы уже не говорили ему, что она выглядит как-то не так, как им нужно. Через некоторое время ее фотографии в нарядах от ведущих домов моды уже были во всех журналах, но Наташе они не приносили и десятой доли той радости, которую принес самый первый опубликованный снимок с Мармеладом.
Моменты, на которые она раньше не обращала внимания, начали ее раздражать, 800 франков жалованья у графини стали казаться оскорбительно ничтожными, и еще Наташу задело, что ее, очевидно, не считали звездой, потому что позвали на дефиле представлять новую коллекцию только в самый последний момент. Когда истек срок ее годового контракта, она не стала его продлевать, а ушла в модный дом «Ирвен», где ей сразу же положили зарплату в полторы тысячи франков.
Глава 14
Арман