Снежная сестрёнка

– Если по всему дому будет висеть её лицо, нам не станет легче. Равно как и от того, что мы будем всё время ходить к ней на могилу.

– Да при чём тут по всему дому?! – возмутился я. – Не по всему дому, а только на холодильнике. А на могилу к ней мы вообще не ходим, между прочим.

– Нужно просто ждать, – сказала мама. – И тогда со временем всё, наверное, образуется… Во всяком случае, так говорят.

Последнюю фразу она произнесла как бы для себя, не глядя на меня.

– Хорошо. Но почему мы не можем повесить сюда одну-единственную фотографию?

– Нам нужно время, – сказала мама.

– Но это же просто фотография…

– Нужно запастись терпением, Юлиан.

Мама встала, наклонилась и приобняла меня. Но до чего же странным было это объятие! Не так обычно обнимают мамы. Это была какая-то бледная копия маминого объятия.

Фотография лежала на столе, с неё нам улыбалась Юни, но мама взяла её и унесла обратно в гостиную. Через щёлку двери я видел, как она вставляет фотографию на место в альбом, кладёт альбом в стол и задвигает ящик.

А я так и остался сидеть на кухне. Говорить сил не было. Я почувствовал, как к глазам опять подступают эти дурацкие слёзы. Весь остаток дня я чувствовал, как они тёмной тучей собираются в груди. Я не мог говорить ни за обедом, ни потом. Проглотить еду тоже стоило неимоверных усилий. Но этого, похоже, никто не заметил. Все сидели молча, уткнувшись в свои тарелки.

В конце концов я пошёл к себе в комнату, остановился посередине и попытался проглотить комок в горле. Я всё глотал, глотал, глотал. Мне так хотелось, чтобы он исчез.

Но комок не исчезал. Как сказала мама, для этого нужно время.

«Глупая Хедвиг, – подумал я. – Всегда радостная, счастливая. Думает, всё так легко и просто. Ей-то, может, и просто. Живёт в большом уютном доме, где все до одной комнаты уже украшены к Рождеству и все наверняка только и делают, что веселятся да смеются. Но Хедвиг ошибается. Она не понимает, что творится у нас дома. Ничегошеньки не понимает».

Чем больше я об этом думал, тем больше сердился. И комок в горле от этого меньше не становился. Ведь до Рождества осталось всего-навсего три дня. И дома у нас ничегошеньки не образуется. И Рождества у нас не будет вообще.

Глава 16

Я сердился и на следующий день в школе, а ведь он был последним перед рождественскими каникулами. Предполагалось, что мы будем угощаться всякими вкусностями и радоваться наступающим праздникам. Так вот, я не радовался.

Домой я тоже уходил сердитым. Не помогло даже то, что у калитки я увидел Юна, который явно меня поджидал.

– Привет, – сказал я.

– Привет, – ответил Юн и добавил: – Вот и каникулы.

– Да, – кивнул я.

Мы прошли несколько метров. Юн посмотрел на меня.

– Вон сколько снега навалило, – проговорил он.

– Ага, – ответил я.

– Никогда не видел столько снега.

– Я тоже.

Больше он ничего не говорил. Я тоже молчал. Как обычно в последнее время. Я ускорил шаг, поскорей бы дойти до дома. Впрочем, нет… дома тоже ничего хорошего не ожидало.

– Кстати, говорить о погоде совсем не круто, я считаю, – сказал я.

– Чего?

– Всё время о погоде говорят только взрослые, – пояснил я.

– Да, пожалуй, – согласился Юн.

– Не выношу этого.

– Ладно. Давай говорить о чём-нибудь другом.

– Ага.

Но мы больше не произнесли ни слова. Ну и пусть. Всё равно говорить с Юном – скукотища. Да, собственно, и со всеми остальными тоже.

Я пошёл ещё быстрее, и Юн за мной еле поспевал. Украдкой я поглядывал на него. Ноги у него были тонкие, как спички, вставленные в огромные зимние ботинки. У него, видимо, только ступни росли. Нижнюю часть его лица скрывал шарф, а верхнюю – шапка, снаружи торчал только нос. Но когда хорошо знаешь человека, тебе не нужно видеть всё его лицо, чтобы понять, каково ему. И я видел, каково Юну. Грустно. По-настоящему грустно.

Ну и плевать.

Мы подошли к перекрёстку, где обычно прощались и шли по домам. Мне даже неохота было говорить ему «Пока!». Сил больше не было на всю эту пустую болтовню.

– Погоди! – сказал Юн.

Я обернулся.

– Что?

Он снял рюкзак, открыл его и что-то вытащил. Подарок!

– Это тебе. – Он протянул его мне.

Я взял.

– Спасибо… – пробормотал я.

Подарка для него у меня не было. Мы всегда дарили друг другу подарки на Рождество, но в этом году я совершенно забыл про них. Надо было найти слова, найти оправдание. Но с чего это я, собственно, должен оправдываться? Мы с ним ни о чём таком не договаривались. И не моя вина, что он приготовил мне подарок.

– Счастливого Рождества! – сказал Юн.

Я почувствовал, что краснею.

– Нет в нём ничего счастливого, – ответил я.

– Чего?

– Не будет никакого счастливого Рождества, – огрызнулся я, запихивая подарок в рюкзак.

– Вот как?

– Мне пора домой.

– Хм… Ясно… Ну давай.

Юн развернулся и пошёл прочь на своих тонких ножках-спичках в огромных ботинках. Рюкзак скрывал его почти целиком. Головы, во всяком случае, видно не было. Наверное, он втянул её в плечи.

В горле у меня запершило.